Дело Белки
Шрифт:
– Не хочу, чтобы Бабе-яге срок набавляли. Она, конечно, сбежала, но если бы мы с Ханом ее не встретили, нам бы уже давно конец пришел. Кстати, как она не побилась при посадке? Перун – тот еще дятел, так нас в небеса запулил, не пойму, как я жив остался. Узбек-то, судя по всему, цел. Я слышал, как Василиса с Димкой о нем говорили. Значит, вы его тоже нашли! И вообще! Почему я с вами разговариваю, а не с кем-то из наших? Или они боятся, что я обижаюсь за то, что они нас на «той стороне» бросили? Тогда пусть успокоятся. Я, конечно, сперва злился, но потом Кубера объяснил, что мы с ними во времени разошлись.
Я говорил, говорил и говорил. И никак не мог остановиться. Хотя в том, что это необходимо сделать, не оставалось уже никаких сомнений. Причиной тому было прежде всего изменившееся выражение лица моего собеседника. Еще несколько минут назад этот человек казался образцом внимания, ума и политкорректности – эдаким Владимиром Познером, участвующим в кинопробах на роль главврача районной психушки. Однако теперь он словно снял маску и явил мне свой настоящий облик. А именно – ушлую, самодовольную физиономию Владимира Васильевича Лобышева. Был в моей жизни такой замечательный персонаж – бывший сотрудник спецслужб, а потом зампред правления в одном из московских банков, где мне однажды довелось работать. Не знаю, в чем заключались его обязанности, зато хобби у Владимира Васильевича долгие годы было одним и тем же. Он обожал ловить кого-либо из сотрудников на нарушении корпоративной дисциплины, после чего приглашал к себе в кабинет, долго трепал нервы, а в заключение предлагал все забыть, если провинившийся согласится стучать на своих коллег.
Ассоциация была настолько сильной, а воспоминания столь неприятными, что я неожиданно сумел совладать со своей стихийной исповедью и с трудом, но все же сжал зубы. Однако и после этого мой язык упрямо продолжал ворочаться во рту, из которого теперь неслось лишь неразборчивое мычание.
– Ну что же вы замолчали? – подарив мне очередную иезуитскую улыбку, полюбопытствовал Логопед. – Горло свое пожалейте!
– Это каким же образом? – уточнил я, чувствуя, что внутри у меня и впрямь начинается что-то похожее на бронхит, помноженный на двустороннее воспаление легких.
В ответ на мой вопрос Логопед еще раз извлек из кармана ингалятор.
– Узнаете?
– Что, одно средство и для истинного зрения, и от больного горла?
– Зрение – это побочный эффект, а горло…
Логопед окинул меня взглядом антрополога, прикидывающего, есть ли шанс у пойманного им неандертальца понять человеческую речь.
– Вам что-нибудь говорит название Коллоди?
– Нет! – насупившись, признался я.
Не то чтобы меня сильно волновало незнание очередного иностранного слова. Просто я не люблю, когда меня держат за полного идиота, пусть я даже им и являюсь.
– Я так и думал, – продолжил унижать меня Логопед. – Это городок в Тоскане, на севере Италии. Ну хотя бы сказку про Пиноккио вы знаете?
– Конечно! – фыркнул я. – Сюжет, правда, помню смутно. Что-то вроде того, что каждый итальянец должен построить дом, посадить дерево и вырезать себе из него сына!
– Где-то так, – уныло согласился врач. – Так вот, бук, из которого старик Джеппетто создал ожившего деревянного человечка Пиноккио, как раз и рос
– И при чем здесь мое больное горло? – прервал я весьма познавательный, но, на мой взгляд, абсолютно бесполезный ликбез по поводу итальянского фольклора.
– А при том, что вы вдохнули экстракт натурального коллодийского бука, и теперь вам будет очень тяжело утаивать информацию.
– Я что же, превращусь в Буратино? В смысле, в этого… В Пиноккио?
– Ну что вы?! До такой степени завраться мы вам не позволим. Однако, если вы и дальше будете пытаться скрывать от меня важные сведения…
Логопед картинно покачал головой, предоставив мне самому придумать, какая кара ждет меня за уклонение от ответов на его вопросы.
– Зря стараетесь! – с мужеством бывалого партизана сказал я. – Меня живые боги не испугали, не то что какой-то уездный доктор Менгеле!
Произнеся эту эффектную фразу, я тут же зашелся жестоким кашлем. Горло ободрало так, словно по нему за хвост протащили упирающегося во все когти кота.
– Не испугали, значит? Ну-ну… – усмехнулся врач, подавая мне стакан с водой. – А я ведь предупреждал – не врите! Впрочем, если вам не нравится мое общество…
– Не нравится! – мгновенно сказал я чистую правду, чем значительно облегчил свои мучения.
– …Тогда можете продолжать юлить! – как ни в чем не бывало продолжил доктор. – Глядишь, и окажетесь на приеме у ухогорлоноса. Я ведь всего лишь Логопед. Мое дело дефекты речи. А вот когда у вас от вранья начнет нос расти…
Я с ужасом вспомнил еще одну подробность из сказки про Пиноккио. Когда тот врал, у него действительно удлинялся этот орган.
– Что, представили? – ехидно поинтересовался доктор. – То-то! Ну? Продолжим нашу беседу или попытаетесь стать Сирано де Бержераком?
Доктор откровенно глумился над моей беспомощностью. Однако я тем временем вспомнил одну важную деталь. По словам Логопеда, его снадобье должно действовать около тридцати минут. А значит, мне надо просто попытаться как можно дольше тянуть время, не говоря ничего, что будет однозначно считаться ложью. А именно, я мог спокойно пообещать ему продолжить разговор, а уж на какую тему мы будем разговаривать, это вопрос второй.
– Хорошо. Продолжим, – осторожно согласился я и с радостью отметил, что в этот раз мне удалось не закашляться.
– В таком случае я повторяю свой вопрос. Расскажите мне во всех подробностях, что вы знаете о Белке!
– Хорошо! – кивнул я, пытаясь вспомнить все, что мне известно о белках. – Итак… Белка относится к классу млекопитающих. Отряд – грызуны. Семейство – беличьи. Есть еще подкласс, но я его, к сожалению, не помню.
– Стоп! – прервал Логопед. – Что за ерунду вы несете?
– Рассказываю про белку! – искренне ответил я, отметив, что коллодийскую отраву это вполне устраивает. – Во всех подробностях, как вы и просили.
– Меня интересует конкретная Белка. Волшебная. Бухгалтер вашего Общества. Что вы знаете о ней?
– Я знаю, что она песенки поет, да орешки все грызет. А орешки непростые… ядра – чистый изумруд…
– Вы что, издеваетесь? – зарычал медик.
– Нет! – на голубом глазу заявил я, добавив про себя, что тянуть время – вовсе не обязательно означает издеваться.