Дело чести

Олдридж Джеймс

— Моя фамилия Нитралексис. Я очень рад вам, инглизи. Будем летать вместе.

Хикки, молчавший до сих пор, растянул рот в улыбке так, что его светлые усы чуть не коснулись ушей. Он представил всю эскадрилью Нитралексису и маленькому греку, который назвался Папагос. «Мой генерал», — сказал Нитралексис, намекая на генерала Папагоса. Знакомясь, Нитралексис перед каждым щелкал каблуками. Потом он надел парашют, взобрался на переднее сиденье и стал подшучивать над Папагосом, который никак не мог вскарабкаться в кабину. Механики подсадили его, он

мешком ввалился в кабину, и Нитралексис разразился оглушительным хохотом.

Один из механиков подал Нитралексису холщовый мешок. Нитралексис крикнул что-то по-гречески, другой механик опустился на четвереньки в грязь и выбил камни из-под колес. Самолет покатил по аэродрому, и англичане ждали, что он сделает поворот и оторвется от земли против ветра. Мотор заревел, самолет пошел быстрее, поплыл над землей, потом, весь трясясь, поднялся выше и по ветру стал набирать высоту. Маленький Папагос, высунувшись из кабины, держал наготове пулемет. Ствол пулемета торчал в воздухе, как мачта… Они сразу скрылись в тумане, хотя Квейль долго еще слышал шум мотора, с трудом преодолевающего высоту, и до него донеслись звуки выстрелов — это Папагос, летчик-наблюдатель, пробовал свой пулемет.

— Пропал пилот, — сказал Брюер, и все рассмеялись, вспомнив Нитралексиса.

— Он сумасшедший, — сказал Тэп.

Квейль сказал:

— Чем больше я вижу греков, тем больше убеждаюсь, что они выиграют войну, потому что все они сумасшедшие.

— Какие шансы могут быть у итальянцев при встрече с ним? — спросил Ричардсон.

— Тысяча против одного, — ответил Тэп. — Что он будет делать, если на него налетит целый полк «42»?

— А ему наплевать, — сказал Ричардсон.

— Не очень-то! Прямо скажу, если он вернется благополучно в такую погоду в этой корзине, тогда я поверю в чудеса.

— Куда к черту девались эти греки с горючим? — начал раздражаться Хикки.

Им пришлось еще долго ждать, пока подъехал грузовик с кучкой веселых греческих авиатехников, восседавших на его бортах, свесив ноги вниз. Меллас еще не появлялся, и Хикки крикнул сердясь: «Пошевеливайтесь, вы! Пошевеливайтесь! Живее!» Херси не отходил от грузовика, пока шла заправка, но это «нисколько не подгоняло греков. Они больше думали о бочках и бидонах, которые они опорожняли, — в каждом бидоне они оставляли немного бензина для себя.

К концу заправки туман сгустился еще больше, видимость стала еще хуже.

— Черт возьми, хоть бы прислали метеорологическую сводку! — продолжал сердиться Хикки. — Нельзя же вслепую сниматься с аэродрома в такую мерзкую погоду!

— Ничего, — сказал Тэп, — мы полетим за этим сумасшедшим греком, — интересно посмотреть, что с ним будет.

— Нет, на сегодня придется отставить. Проклятые греки! Где они, черт их побери, валандались столько времени?

Тэп в шутку стал доказывать Хикки, что непременно надо лететь, но был доволен не меньше остальных, когда Хикки заявил, что полет отменяется. Нельзя летать в такую погоду. Они уселись в автобус и поехали

обратно в гостиницу.

8

Квейль тотчас же отправился в госпиталь и сказал девушке, сидевшей за столом, что ему надо видеть старшую сестру. Девушка покачала головой, и Квейль догадался, что сестра занята. Он уже собрался уходить, как вдруг его кто-то окликнул. Он обернулся. Это была Елена.

— Хэлло, — сказал он. — Вы приехали.

— Хэлло, — сказала она. — Вот и вы.

Квейлю сразу стало тепло, когда они крепко пожали друг другу руки.

— Значит, добрались? — сказал он.

— Это вы спрашивали обо мне у старшей сестры? Да, я добралась сюда благополучно.

— Я заходил узнать о вас. И побеседовал со старшей сестрой. — Квейль радостно улыбался, глядя на Елену, — она казалась такой серьезной.

— Вы напрасно обращались к старшей сестре.

— Почему? Она теперь мой лучший друг. Мы сейчас вместе пойдем к ней.

— Что вы ей говорили?

— Ничего.

Он взял ее под руку и повел.

— Она расспрашивала меня об отце, — сказала Елена серьезным тоном.

— Я только сказал, что ваш отец интересуется политикой.

— Это неосторожно.

— Сестра — хорошая женщина, — сказал Квейль.

— Как вы могли так скоро узнать ее? Не надо говорить о таких вещах.

— Ладно, пойдем к ней. Она плохого не сделает.

Квейль постучал в дверь старшей сестры. Она крикнула: «Эмброс!» — и они вошли. Сестра подняла глаза от стола, заваленного большими белыми карточками.

— Хэлло, сестра! — сказал Квейль, обращаясь к ней. — Я пришел к вам не один…

— А, мой инглизи!

— Это Елена Стангу, — пояснил Квейль, указывая на Елену.

Елена быстро сказала что-то по-гречески, и сестра кивнула головой.

— Простите, — обратилась Елена к Квейлю. — Я извинялась перед старшей сестрой.

— Она прекрасная девушка, — заметила сестра. — Она извинялась за вас.

— Благодарю. Надеюсь, вы не сочтете меня навязчивым.

— Что думает мисс Стангу?

— Я ее не спрашивал, — сказал Квейль.

Елена в недоумении смотрела на них, — она не знала, о чем идет речь.

— Вы превосходная пара. Она настоящая гречанка по внешности. Что-то турецкое и очень смуглая, — вы совсем блондин по сравнению с ней.

— Сестра думает, что мы должны пожениться, — сказал Квейль Елене. Он видел ее смущение, но чувствовал, что этот легкий разговор может приблизить его к ней больше, чем все, что он мог бы сказать ей.

— Мы слишком заняты, — ответила Елена. Она улыбнулась, чтобы скрыть смущение.

Сестра рассмеялась и предложила:

— Идите погуляйте по нашим грязным улицам.

— Я еще не кончила работы, — сказала Елена по-английски, обращаясь к сестре.

— Ничего. Я устрою, — ответила сестра тоже по-английски. Потом она добавила что-то по-гречески. Елена возразила, но сестра опять что-то быстро сказала, и Елена коснулась руки Квейля.