Дело Марины Мнишек
Шрифт:
— Я виновата! — сказала Валентина, когда они вышли на лестничную площадку.
— Проверить надо было, — ответил полковник.
— А почему мы не пошли сразу в отдел кадров, тогда бы нас не застало врасплох прошлое Ушакова?
— В отделе кадров никого не было.
— Вы думаете? Откуда вы знали?
— Когда мы поднялись на пятый этаж, какая-то женщина с папкой толкнулась в дверь отдела кадров, а дверь заперта.
Они возвратились на Тимирязевскую, сели в «Волгу». Водитель доложил, что полковника несколько раз спрашивали, — он показал
Полковник взял трубку и назвался «пятым». В трубке что-то ответили.
— Сообщите майору Пахомову, сейчас буду. — Полковник повесил трубку. — Плеханова, 134. Пожалуйста, побыстрее. Едем на квартиру пострадавшего, — объяснил он Валентине. — Сейчас там наши производят обыск.
Дом на Плеханова, 134 был из новых крупнопанельных, на лестнице застойно пахло сыростью и плесенью. На площадке третьего этажа стояли несколько человек, как видно, жильцы этого дома. Заслышав шаги, они примолкли, повернули встревоженные и любопытные лица навстречу Искакову и Валентине.
Полковник и Валентина поднялись этажом выше.
У дверей 102-й квартиры дежурил пожилой милиционер, узнав полковника, он пристукнул кирзовыми сапогами и козырнул.
— Не заперта, товарищ полковник, — милиционер толкнул дверь, она открылась.
Квартира, куда они вошли, была однокомнатной, против входной двери, прямо через небольшой коридорчик находилась сама комната; дверь в нее сейчас была распахнута, коридорчик, уходивший налево, заканчивался застекленной дверью в кухню, — Валентина хорошо знала эту планировку. У нее самой была точно такая же квартира.
В комнате находились майор Пахомов, Есенов и Волынский, слева от окна стояли рядом крашенная белой краской табуретка и венский стул — здесь сидели моложавая женщина в пестром ситцевом платье и суровый мужчина средних лет. Как потом она узнала, это были соседка и домоуправ, приглашенные присутствовать при обыске понятыми.
Мебели в комнате почти не было — у одной стены стоял фанерный платяной шкаф, его сейчас осматривал Волынский, у другой — старая никелированная кровать, с четырьмя большими шарами-украшениями. Постель на кровати была скатана, а на матрас сложены пальто, костюм и другая одежда — по мере осмотра Волынский, видимо, переносил сюда содержимое шкафа. Есенов и Пахомов сидели с двух сторон большого, покрытого светлой клеенкой стола, придвинутого к окну; над головой Пахомова висела пустая книжная полка, об нее он с громким стуком ударился, вставая при виде входившего полковника.
— Не везет тебе сегодня со мною, Пахомов, — засмеялся полковник.
— У-у, работа! — майор потирал ушибленную макушку, но улыбался.
— А-а, чувствую, что у тебя не одни невезения — в чем-то и повезло? Ну, показывай.
— Вот, — майор показал на стол, где стояли два чемодана — один выкрашенный в коричневый цвет, фанерный, другой обитый коричневым дерматином, изрядно потертый. — Когда вошли, стояли рядом, посреди комнаты, оба запертые — бери и уноси.
— И что
Майор молча поднял крышку фанерного чемодана — полковник и Валентина заглянули внутрь.
— Та-ак… — протянул полковник.
В чемодане находились, переложенные газеткой, чтобы не стучали при переноске, металлические баночки с яркими этикетками — «гуашь», «парижская зелень»,«умбра», картонки с набором перьев и кисточек, баночка с лаком, пузырек с этикеткой «Растворитель». Кроме перьев и кисточек в картонке лежала еще лупа.
— Все понятно, — сказал полковник.
— А это, чтобы стало еще понятней. — Майор поднял картонку и вытащил из-под нее старую папиросную коробку «Казбек». В ней лежало что-то завернутое в черную тряпицу. Майор осторожно развернул тряпицу.
— Ну что ж, ну что ж, майор… Время раскрыло уста, и крики «поздравляем» донесло до высшей точки созвездия Большой Медведицы.
На ладони у Пахомова лежала форма — та самая форма, с которой печатались фальшивые десятирублевки — серия 001418, номер 161721.
— А во втором чемодане?..
— Картонка с заготовками бумаги, запас папиросной бумаги и еще станок… самодельный, для прессовки бумаги. — Майор открыл второй чемодан. — Видите, даже с манометром.
Полковник попробовал приподнять станок.
— Тяжеленный.
— Да, далеко не утащишь — руки оторвешь.
— А судя по всему, хозяин приготовил чемоданы куда-то уносить, — заметил Есенов.
— Значит, говорите, стояли они посреди комнаты, закрытые и уложенные? — повернулся полковник к старшему лейтенанту.
— Да. Но дело не только в этом. На чемоданах нет никаких следов, по которым можно бы установить личность их владельца, — а ведь всеми этими баночками-скляночками пользовались. Но ни одного отпечатка пальцев, все тщательно протерто! Спрашивается, к чему такая забота об уничтожении следов, если не собираешься чемоданы куда-то уносить?
— Логично. И что же заставило хозяина срочно уносить из дома чемоданы? Когда по городу пошел слух о фальшивомонетчиках, он их не уносил, а вчера решил вдруг унести! Почему?.. Говорите, никаких следов?..
— Если не считать спички — в станке, в щели. Зачиненная с одного конца спичка, в зубах ею ковыряли. — Есенов показал на лежащую на столе на вырванном из блокнота листке спичку — головка ее была цела, не сожжена, зачиненный конец слегка разлохмачен.
— В хозяйстве все пригодится, — одобрил полковник.
Он подошел к висящей на стене у шкафа застекленной фотографии, стал рассматривать.
— Он? — спросил у майора.
— Он самый. В молодости, в годы войны. Лихой сержант.
— Случается.
— Фамилия — Бурак, Александр Павлович. Оказалось, что телефон в записной книжке — его сестры, учреждения ее.
— Молодец Волынский.
— Служу, товарищ полковник.
— Сестра на кухне, Яков Климентьевич с ней беседует, — объяснил Пахомов.
— Валентина Дмитриевна! — окликнул полковник. — Пойдемте познакомимся с сестрой Бурака.