Дело не в размере

Кэбот Мэг

– Пап, – сказала я, – откуда ты звонишь? Ты все еще в «Эглине»?

О чем я? Куда он денется? Если бы его выпустили, я бы наверняка об этом узнала.

Вот только… от кого? Мама с ним не общается с тех пор, как переехала в Буэнос-Айрес с моими деньгами. Впрочем, меня она тоже общением не балует.

– Понимаешь, какая штука, малыш, – проговорил папа, – меня выпустили.

– Правда? – Я прислушалась к себе, пытаясь понять, что я по этому поводу чувствую… ничего.

То есть я, конечно, люблю папу. Но, по правде говоря,

я не видела его очень долго, мама никогда не брала меня на свидания с ним. Она сильно злилась на него за то, что он потерял все свои деньги, и ей пришлось работать (в качестве моего агента и продюсера).

А когда я стала достаточно взрослой, да еще после всего, что со мной случилось, у меня уже не было сил ехать во Флориду. Мы с папой никогда не были близки, общались просто из вежливости, а не как родитель с ребенком. Спасибо мамочке.

– Здорово! – сказала я и заглянула в коробку, чтобы посчитать оставшиеся кусочки курицы.

Я решила оставить грудки для Купера, он их очень любит.

– И где ты сейчас?

– Забавно, что ты об этом спросила. Я звоню тебе из кафе на Вашингтон-сквер. Хочешь выйти ко мне и выпить по чашечке кофе?

Такое у меня просто не укладывается в голове. Целыми месяцами со мной не происходит ничего из ряда вон выходящего. Мои дни заполнены прогулками с собакой, работой и просмотром старых серий «Золотых девушек». И вдруг – бац!

В один день в кастрюле на плите обнаруживается голова, мне предлагают спеть в пабе «У Джо» ни с кем иным, как с супер-мега-рок-звездой Фрэнком Робийярдом, мой папа выходит из тюрьмы и просит, чтобы я с ним встретилась.

Почему ничего никогда не случается в разбивочку? Допустим, в один день обнаруживается голова, в другой – Фрэнк просит меня выступить с ним, в третий – звонит папа и сообщает, что он не в тюрьме, а в моем городе.

Но нам не дано выбирать.

Если бы было дано, я бы не стала есть столько курицы перед встречей с папой. Когда я увидела его сидящим в нашей тошниловке – я сумела хорошенько рассмотреть его прежде, чем он меня увидел – у меня свело кишки.

Не так свело, как при виде головы Линдси, тогда я испугалась. Просто вид моего отца сильно меня опечалил.

Может, потому, что он сам выглядел печальным. Печальным и очень худым. Это был уже не тот плечистый игрок в гольф, которого я видела два десятка лет назад вне комнаты свиданий тюрьмы «Эглин», а лишь оболочка от него, тощая, с седыми волосами и еще более седыми усами и бородой.

И все-таки, когда он взглянул в мою сторону и заметил, что я стою в дверях, его лицо изменилось. Не то, чтобы оно выразило радость. Он растянул губы в улыбке, которая ни как не повлияла на его грустные усталые глаза, такие же голубые, как и мои собственные. И точно такие же тревожные.

Что бы вы сказали отцу, отношения с которым у вас были всегда какими-то… несуществующими, даже когда вы жили с ним вместе?

Я сказала:

– Привет,

пап, – И села за его столик.

Что я еще могла ему сказать?

– Хизер! – Он наклонился над столом и взял мою руку.

Пальцы по сравнению с моими были теплыми. Я ответила на его рукопожатие и улыбнулась.

– Вот так сюрприз, – проговорила я. – Когда ты вышел?

– На прошлой неделе. Хотел позвонить тебе сразу же, но не был уверен, что ты будешь рада меня видеть.

– Я очень рада тебя видеть, папа. – Я на него зла не держу.

Конечно, с его стороны, не слишком здорово не платить налоги долгие годы. Но ведь он не с моих денег не платил налоги, не так ли? И не своровал их у меня, как мамочка.

– Когда ты сюда приехал? Я имею в виду в наш город?

– Сегодня утром. На автобусе. Прекрасный повод полюбоваться страной. – Подошла официантка, и он посмотрел на меня вопросительно. – Ты ужинала?

– Да, – сказала я. – Я сыта. Но чашка горячего шоколада пришлась бы очень кстати. – Последние слова были адресованы официантке. – Со взбитыми сливками.

Папа заказал куриную лапшу и кофе. Официантка кивнула и удалилась. Она выглядела рассеянной, возможно, волновалась из-за надвигающегося бурана, о котором возвещал из телевизора, висящего над стойкой, ведущий первого канала.

– Итак, – продолжила я, – на автобусе. – Я почему-то никак не могла выбросить из головы Моргана Фримена, едущего навстречу свободе в фильме «Побег из «Шоушенка».

Ничего удивительного, Морган Фримен в этом фильме тоже был заключенным.

– А ты ничего не нарушил? Тебе можно выезжать из Флориды?

– Не беспокойся, малыш, – сказал папа, похлопывая меня по руке. – У меня все под контролем. На этот раз.

– Прекрасно, – ответила я. – Просто здорово.

– Что слышно о маме? – поинтересовался он.

Я заметила, что он старается не смотреть мне в глаза. Он старательно кидал ложку за ложкой сахара в свой кофе.

– С тех пор как она улетела в Буэнос-Айрес, опустошив мой счет? Ни черта больше не слышно.

Папа поджал губы и покачал головой. Он все-таки поднял на меня взгляд.

– Мне очень жаль, Хизер, – сказал он. – Ты даже не представляешь насколько. Твоя мама не была такой. Не понимаю, как это могло произойти.

– Правда? А я-то как раз все прекрасно понимаю, – сказала я.

Официантка принесла суп и мой горячий шоколад.

– Да? – Папа стал уплетать суп так, будто ел впервые за этот день.

Для такого тощего парня, как он, аппетит у него был просто прекрасный.

– И что именно?

– У нее от такого жирного куска просто память отшибло, – заявила я.

– Хизер, – сказал папа, отрываясь от супа, – не говори так. Мама тебя очень любит. Просто она никогда не была сильной женщиной. Я уверен, что забрать твои деньги не ее идея. Я склонен думать, что это Риккардо ее заставил.