Дело о Чертовом зеркале

Персиков Георгий

– Рядом с которым его и нашли мертвым, – закончил за него Торопков.

– Совершенно верно, господин капитан, – учтиво поклонился немец.

– Что ж, – улыбнулся сыщик. – Прошу вас ознакомиться с протоколом, поставить подпись и… Не смеем вас более задерживать, и так поздно.

– Но я хотел бы обратить ваше внимание на две вещи, прошу прощения за назойливость, – ответил немец с сухой улыбкой.

– Что вы, что вы, – хором ответили Торопков и Родин.

– Вещи эти следующие. Я по-своему любил господина Стрыльникова. При всей своей горячности и несдержанности человек он был добрый. Мне не хотелось бы, чтобы его смерть осталась неотмщенной. По поводу подозреваемых я

ничего не могу сказать: у Никанора Андреевича были какие-то неурядицы с купцом Абакумовым, но их противостояние разрешилось бы точно не смертоубийством, а чисто по-деловому – поджогом прядильни или потравлением пшеницы. И ежели убийство впрямь связано с этой картой, то мне бы не хотелось, чтобы она попала в руки к злоумышленникам. Далее, прямых наследников у господина Стрыльникова тоже не было. Завещание откроют ровно через месяц после смерти, так уж уговорено со стряпчим, и кому достанется наследство – большая загадка. Это – вторая вещь, завещание.

Тут Торопков поднялся, на ходу благодарно кивнул Родину и подошел к управляющему.

– Благодарю вас, господин Турнезен, – сказал он, положив руку ему на плечо. – Вы честный человек. Вот вам ответы на ваши просьбы. Со стряпчими господина Стрыльникова мы уже связались, ответ получим в течение нескольких дней. И еще. В усадьбу я сей же час пришлю двух самых крепких молодцов. Установим пост перед дверями, а завтра заберем сейф к себе в управление. Есть и у нас специалисты – сейф вскроем и внимательно ознакомимся и с бумагами, и с этой шкатулкой. А сейчас возвращайтесь и ни о чем не беспокойтесь.

– Спасибо! – немец судорожно пожал руку сыщика. – Спасибо! – он поклонился и последовал к выходу.

Вечером того же дня в особняке Стрыльникова состоялся обыск. Искали тайники, угрожающие письма, прочие улики, способные пролить свет на загадочное преступление. Поскольку усадьба фабриканта была огромной, для обыска привлекли «целый полк сыщиков», как выразился Торопков. Были агенты из сыскного отдела – человек десять, агенты охранного отделения, несколько своих «талантливых сыскарей» прислал Радевич. Был даже один армейский полковник из столицы с двумя невзрачными господами в цивильном. Сам полицмейстер долго выслушивал его распоряжения, вытянувшись во фрунт.

– А что это тут армейский делает? – шепотом спросил Родин.

– Да, наверно, из-за завода этого, который Стрыльников строить собирался, – так же шепотом ответил Торопков.

Наконец понятых рассадили по комнатам, и агенты принялись методично перетряхивать книги, простукивать стены и полы. Турнезен сидел во главе этого безобразия на мягкой резной скамеечке и флегматично покуривал длинную трубку.

– Я уже говорил господам, что ничего они не найдут, – сказал он Родину. – Я держал хозяйство господина Стрыльникова в идеальном порядке. Все важные документы и ценности в кабинете у Никанора Андреевича. Особо важные и особо ценные – у него в сейфе. Только там, и нигде больше.

Родин сел рядом.

– А где ключ от сейфа?

– Увы, уже в недостижимом месте. В голове господина Стрыльникова, – ответил управляющий.

– То есть? Сейф на кодовом замке?

– Да. Если говорить конкретно, то это даже два кодовых замка, с двумя уровнями комбинаций. Более того, Никанор Андреевич менял код каждый день и каждый раз запоминал по моему совету. Никаких бумажек, все вот тут, так он говорил, – немец горько усмехнулся, показывая длинным указательным пальцем себе на голову.

– А вскрыть сейф…

– Конечно, нельзя, – хохотнул Турнезен. – Зачем нужен сейф, который так просто открыть? Это несгораемый шкаф из Швейцарии, особо прочный. В нем господин

Стрыльников и держал свою шкатулку с картой, там она и должна лежать по сию пору.

Тут к говорившим подошел взмыленный Торопков.

– Вот проклятущий сейф! Не так-то просто его отворить…

При этих словах Турнезен удовлетворенно кивнул, выпустив из ноздрей две широких струи дыма.

– Нашим спецам такое оказалось не по зубам. Ну ничего, столичные обещали прислать своих талантов по военному делу. Стало быть, завтра к вечеру сейф вскроем, выемку оформим. Ну и карту эту заодно посмотрим.

Обыск продолжался, но Родин засобирался домой, поняв, что документы и карту из сейфа ему не увидеть. Торопков, как и обещал, дал ему полицейскую коляску.

* * *

Коляска Торопкова, запряженная парой быстроногих вороных, быстро довезла Георгия до дома. Казенный кучер, откозыряв, отправился в управление, благо было недалеко, а сам Родин решил немного прогуляться по широкому проспекту с газовыми фонарями, мимо добротных высоких домов. Что-то не складывалось в его голове, и было как-то неуютно. Так обычно бывало, когда требовалось решить какую-то важную задачу, и Родин даже почувствовал, как внутри, где-то между сердцем и желудком закололи маленькие золотые искорки.

– Задачка-то не из легких, – негромко говорил он, ответно кивая, когда знакомые прохожие ему кланялись.

Слуг у Георгия Ивановича не было, одевался и умывался сам, как привык с детства, и окончательно закрепил эту привычку на военной службе. При дворе служил только первоклассный повар, огромный Евдоким, да старушка няня, которые выполняли всю работу по дому. В своем хозяине они души не чаяли, на что он отвечал взаимностью.

Сегодня Родин вернулся рано. И сейчас за большим, оставшимся еще от отца столом Лилия сидела напротив Георгия и своими огромными глазами смотрела, как он ест. Ее радужка постоянно меняла цвет, и теперь, в отсвете абажура, казалась желтой.

– Ты сильный, Георгий. Сильный и живой. А я сломанная. Бабочка обожглась. Уже не полетит.

Родин судорожно проглотил кусок мяса, запил вином и посмотрел на девушку, тонкую и прекрасную, печальную и возвышенную. Он вытер губы салфеткой, подошел к ней и обнял.

– Лилия. Я… Я тебя спасу. Починю. И ты никакая не кукла, ты красивая девушка, которую обидел какой-то плохой человек… Ну хочешь… Хочешь я его найду, вызову на дуэль и убью?

– Хочу, – ответила Лилия. – Только это уже не получится. Его уже убили. Хочешь расскажу? Меня в Москве бросил любовник… Обещал, но… в сущности, он же мне ничего не должен… Я его не виню… Он богат, знатен, женат… Известный поэт… Мы с ним писали стихи, читали их в салонах… писали картины… Кокаин… Опий… Жаль, что все кончилось… Я его не виню. Счастья, что он мне дал, хватило бы на всю жизнь… А потом… Я поехала на родину, в Старокузнецк… без копейки, только с блокнотом и акварелями… Устроилась экономкой к самому богатому фабриканту, Стрыльникову…

При этих словах Родин сжал кулаки и лишь после секундной борьбы с самим собой снова их разжал и положил руки на плечи девушки.

– Он хорошо платил. Даже очень хорошо. Домогался меня… Я не стала сопротивляться… Зачем? Нужны деньги… Кокаин дорожает. Жизнь дешевеет… Когда понесли в больницу, он швырнул денег, сказал: делай аборт, мне ублюдки не нужны… Я была уверена, что беременна, что умру родами… Родин… Ты не спасешь меня. Тебе не хватит сил.

Георгий крепко-крепко обнял Лилию. По его щекам текли слезы, но у девушки глаза были сухими, и она в самом деле говорила, как сломанная, уставшая, никому не нужная кукла. Красивая кукла, которую можно было использовать только как куклу.