Дело о Чертовом зеркале

Персиков Георгий

– Вот лично вы кого-нибудь подозреваете?

Турнезен побледнел и даже вскинул вверх руки, будто отгоняя от себя пытливый взгляд сыщика, а затем ответил с легким немецким акцентом, особенно явным на звуке «р»:

– Ну что вы, господин Торопков… Как я могу кого-то подозревать… Господин Стрыльников хорошо умеет… entschuldigung [3] , умел вести торговые дела. Такие, где нужен риск либо напористость. И вы совершенно правильно сказали, что недругов у него в связи с этим было немало. Однако, насколько я могу судить, Никанор Андреевич был весьма и весьма могущественным человеком и за свою безопасность совсем не боялся… Кроме того, в последнее время у него появись влиятельные покровители. Он получил заказ от военного министерства на строительство

крупнейшего военного завода в империи – завода по производству каких-то машин. Помимо денег у него появились еще и высочайшие связи, насколько мне известно, о безопасности его гешефта заботились особые люди. И все у него шло в гору, он только ходил и руки потирал. Говорил: «Скоро у меня вся империя вот тут будет». Да и дом его, и контора… Вы, наверное, знаете…

3

Извините (нем.).

– Да уж, неприступные крепости, – подхватил Торопков. – А что же, принимал кого-нибудь у себя в имении господин Стрыльников?

– Нет, обычно всех визитеров он принимал в конторе, а отдыхать предпочитал в… – Турнезен запнулся и покраснел. – В ресторациях и увеселительных заведениях… Так что кроме его самого, меня, прислуги и сеньора Биацци в имении никто не бывал.

– Биацци? Это что же, повар ваш?

– Нет, поваром у нас уже четыре года служит мэтр Дижак. А сеньор Лоренцо Биацци прибыл из Флоренции. Это один из самых известных и талантливых архитекторов Европы. Господин Стрыльников пригласил его заняться устройством парка и внутренней отделкой парадной залы поместья.

– А давно ли приехал сеньор Биацци? – спросил Торопков, мельком взглянув на Родина. Тот сидел, слегка прикрыв веки, дымил трубкой и, судя по всему, сосредоточенно слушал управляющего, стараясь не пропустить ни слова.

– Около трех дней назад… Три дня и шесть часов, если быть точным, – ответил Турнезен, захлопывая крышку часов. – Впрочем, он пробыл у нас несколько часов, все осмотрел, измерил, а потом показал свои чертежи и отъехал к себе на родину закупать материалы. Да теперь это все уже не понадобится, – немец опять горестно вздохнул.

– А где господин Стрыльников отыскал этого архитектора? – спросил Родин.

– Я сам его порекомендовал. Неделю назад я ездил в столицу на выставку архитектуры и зодчества, как раз хотел подыскать подходящего мастера для реконструкции усадьбы. И господин Биацци первым ко мне подошел, представился, показал свои работы, которые меня вполне устроили. Мы сразу договорились о встрече, потому что господин Стрыльников медлить не любит… не любил. Вот так.

– Не затруднит ли вас описать господина Биацци?

– Конечно. Высокий, крепкого телосложения, но скорее жилистый, чем атлет. Темно-русые волосы, голубые глаза. Не похож на истинного итальянца. Но сказал, что он с севера Италии. Небольшие усики шильцем.

У Родина вспыхнули глаза и он, нарушив субординацию, даже спросил:

– Не соблаговолите ли взглянуть на рисунок судебного художника?

Торопков показал рисунок, сделанный со слов официантов, швейцара и Рабинова.

– Ну тут он тряпкой перемотан, – замялся Турнезен. – А так похож, да. Усишки такие же, как у приказчика. Одет, правда, по-другому.

– Нам известно, что господина Стрыльникова в последнее время что-то очень тяготило, – после многозначительной паузы сказал Торопков, пролистывая протоколы допросов официантов.

– Совершенно верно. Как раз с месяц, – кивнул немец.

– Не соблаговолите ли вы об этом рассказать поподробнее, – насторожился Торопков.

– Начну по порядку, – отвечал Турнезен. – Дело в том, что год назад, как раз после получения заказа от военного министерства, Никанор Андреевич загорелся идеей-фикс: разыскать полумифическое оружие – «Зеркало шайтана». Якобы оно, буде раздобыто, смогло бы ему помочь при разработке его пушек и снарядов, на которые был получен наряд от военного министерства. Существует забавная легенда, что казаки под командованием атамана Червеня напали на крепость Шайтан-Кале, где в то время находился легендарный разбойник Ахмет-бей, сожгли ее, и бею со своим сундучком, где как раз и хранилось древнее оружие, удалось бежать, так и не воспользовавшись им. Казаки преследовали его по пути к Черному морю, но в скалах, в фамильной сокровищнице, бею удалось зарыть это самое «Зеркало». Господин Стрыльников отправился

на Дон, потом на Хортицу, где, потратив немалые суммы, уточнил у потомков очевидцев и участников подробности этой истории. Наконец он поехал в Таврическую губернию, где купил гигантский участок земли со скалами, тысячу с лишним десятин, как раз на том месте, где и была сокровищница бея. Никанор Андреевич решил нанять несколько тысяч местных крестьян, чтобы они перерыли все скалы своими кирками, – так и не вышло найти заветный клад. Для отвода глаз господин Стрыльников объявил всем, что делает это для того, чтобы построить на месте развалин крепости фешенебельный отель. Однако это требовало средств, людей и самое главное – времени! Рабочие считали скалу одержимой злыми духами, многие разбились. Скала была огромная, отвесная и поддавалась воздействию крайне медленно. А как вам известно, хозяин мой был крайне нетерпелив. В любом случае – каменоломня была открыта, и рабочие приступили к работе. Однако на прошлой неделе господин Стрыльников сделал удачное, по его словам, приобретение касательно прожекта сокровищницы Ахмет-бея. Это была карта расположения сокровищницы, зашифрованная непонятным кодом. Раскрыть его никак не удавалось, и с маленькой старинной шкатулкой, в которой хранилась эта карта, Никанор Андреевич никогда не расставался, постоянно пытаясь разгадать загадку.

– Маленькой? – переспросил Торопков. – Насколько маленькой?

– С два моих кулака, – и Турнезен показал, сложив ладони, – я говорю, что эта шкатулка была похожа скорее на такую трубку, куда студенты или архитекторы прячут свои чертежи.

– Господин Стрыльников в день убийства имел карту при себе? – спросил Торопков.

– Давайте я к этому вернусь позднее, дабы не нарушать ход событий.

С согласия присутствующих немец продолжил:

– Вскоре после приобретения карты радость Никанора Андреевича стала угасать. Все, м-м-м, способы и привлеченные специалисты не помогли открыть тайны карты. Я сам слышал, как он говорит что-то вроде «не получается», или «где же тут секрет», или же «не могу отыскать, неужели все напрасно». По прошествии недели, иначе говоря, в день своей смерти, отправляясь на выставку в музей, он убрал шкатулку в несгораемый шкаф, что установлен в кабинете. С глаз долой, по его выражению.

– Там она сейчас и лежит? – уточнил сыщик.

– Лежит. Но достать-то, очевидно, ее никто уже не сможет. Потому что несгораемый шкаф швейцарской работы открыть можно, лишь введя верную комбинацию цифр и букв, которую никто, кроме господина Стрыльникова, не знал.

– Франц Иосифович, а не показывал ли кому-нибудь господин Стрыльников этот свой раритет? – спросил Родин.

– Показывал… Одному профессору-историку… Господину Смо…

– Смородинову? Так профессор Смородинов тоже бывал у вас в имении? Когда? – засыпал вопросами Торопков.

– Почти сразу, как господин Стрыльников приобрел шкатулку, то есть около месяца назад.

– И что же? Вы что-нибудь знаете об их разговоре? Говорили ли они о «Золотом витязе»? – спросил Родин.

– Во всяком случае я ничего подобного не слышал. Но, насколько я могу судить, разговор этот особой радости господину Стрыльникову не доставил. Видимо, и господин профессор тоже не был в восторге от встречи. Впоследствии я несколько раз слышал, как господин Стрыльников называл историка… как это… bestolotsch… я не очень хорошо знаю русские ругательства… В общем, заключение местного профессора его не устроило, и он собирался вызвать нескольких профессоров-востоковедов из Московского университета для экспертизы раритета.

– Спасибо, любезнейший, а теперь, по возможности максимально подробно, опишите, пожалуйста, последний день господина Стрыльникова, – попросил Родин, снова перебивая Торопкова. Впрочем, последний не протестовал и скорее даже находил удовольствие в точных вопросах своего добровольного помощника.

– Вполне обычный день, – отвечал Турнезен. – Встал он часа в два пополудни, с похмелья после очередной попойки. До пяти часов похмелялся, отмокал в ванне. Потом долго сидел в кабинете, видимо, снова изучал свой «раритет», но разгадка так и не пришла. Я видел, как он положил в карман сюртука сложенный листок серой бумаги, а шкатулку поставил в сейф и захлопнул его. Потом приказал запрягать в музей, куда его пригласили прошлым вечером на открытие выставки. Там он, как мне помнится, желал поговорить с профессором еще раз, предложить ему гонорар за расшифровку карты. После выставки он собирался к Жюльке, то есть в ресторан «Монмартр».