Дело о Чертовом зеркале
Шрифт:
– Просто мне показалось, что ты никогда не придешь, – наконец сказала она. – Что ты ушел к этой Полиньке, с которой вы постоянно переглядываетесь, когда она проезжает мимо дома… Я дура, да? Я ревную, как дура! Прости меня, Родин… Я ужасно тебя люблю, и мне никогда еще не было так хорошо… Только не уходи, не бросай меня…
Родин поправил разметавшиеся волосы Лилии и вдруг вздрогнул. Прямо на виске, чуть повыше уха была выбрита огромная плешь.
– Сбрила себе волосы, – пробормотал он. – Вот он, знак. И знак нехороший.
Он поднял из-под кресла клочок бумаги с порванным стихотворением и прочитал:
Ночью– Знаки, знаки, – прошептал Родин, – нехорошие знаки…
Да, теперь не заснуть… Наверное, придется взять книжное снотворное. Для редких случаев бессонницы у него имелось отличное средство. Он брал какую-нибудь книгу поскучнее и читал ее до тех пор, пока буквы не начинали расплываться перед глазами. Георгий владел весьма обширной библиотекой, и «снотворных» томов там тоже было немало. Скажем, Лао-Цзы усыплял Родина за полчаса максимум, а Фома Аквинский и вовсе за десять минут.
Георгий уже стоял перед книжным шкафом, слушая неровное посапывание Лилии и колебался между Монтенем и Эразмом Роттердамским, как вдруг его взгляд упал на стол, где лежала брошюра профессора Смородинова, которую он прихватил после столь драматично и скандально закончившейся демонстрации «Золотого витязя». Книжица была хоть и небольшой, но вполне многообещающей в плане здорового сна, поэтому Родин отложил в сторону философов и углубился в изучение историко-географического материала. Брошюра, набранная мелким шрифтом, очевидно в целях экономии, изобиловала датами, историческими фактами, описями предметов, найденных во время раскопок, неожиданными и даже парадоксальными заключениями профессора.
Вскоре книга в самом деле начала действовать. Георгий медленно запрокинулся на подушку. Брошюра выползла из его рук и тихо прикорнула на одеяле.
Сны были спокойные, хотя нелогичные: золотые обручальные кольца, смыкающиеся в цепь, увенчанную двумя острыми наконечниками, и сарматский воин в доспехах, хрипящий странно знакомым голосом: «Нас на бабу променял?»
Проснулся Родин среди ночи, потому что Лилия забросила на него холодную гладкую ногу. Он выпрямился. В голове почему-то все легло упорядоченным образом, только непонятно почему. Приснилось, что ли, что-то важное и логически выверенное? Такое у него часто случалось. Из книжки, лежащей на кровати, на Георгия смотрело нарисованными глазами чучело половецкого мурзы в полном облачении. Снизу было написано:
«…копках в Заболоцкой пади было обнаружено:
кольчужные кольца – 14 шт.,
наконечники стрел – 4 шт.,
перстень серебряный – 1 шт.,
сабля сломанная – 1 шт.,
шлем с личиной – 1 шт.
Раскопками руководил проф. Смородинов.
Эти артефакты было решено передать в музей, чтобы оборудовать ростовую фигуру половецкого мурзы (зал № 1)».
Родину не нужно было перечитывать эти слова несколько раз, чтобы понять, что ему нужно делать. Он снова лег на подушку, решив, что еще пара часиков спокойного сна ничего не изменит.
Окончательно
На узкой дороге среди цветущих лужаек белело круглое пятно. Это была коляска Савостьяновых. Правил сам Виталий Кузьмич, профессор биологии Старокузнецкого университета, его дочь, Полина Витальевна, сидела сзади. Еще издалека завидев Родина, Полинька помахала ему рукой в белой перчатке.
Родин улыбнулся своему бывшему преподавателю, учтиво склонил голову перед девушкой. Коляска завернула за один из тринадцати поворотов, и тут странное настроение неожиданно подтолкнуло Георгия на романтический поступок. Он остановил коляску, взял нож и, забежав на лужайку, срезал букетик цветов: одуванчиков, пастушью сумку, примулу, зеленеющие колоски пшеницы. Затем подождал, когда коляска его соседей, помещиков Савостьяновых, приблизится, и, спрятав букетик за спиной, приподнял шляпу. Поравнявшись с бывшим студентом, Савостьянов остановил коляску.
– Здравствуйте, коллега! Мы вот в город собрались: сын-то мой, Максимка, на пенсию выходит! Испытывали новые снаряды против японцев, мелинитовые… Так и пушка и полкорабля в щепки разлетелись… Два ранения… А потом, не поверите, стоял их корабль в Бомбее, так ввязался в поножовщину – и еще одна рана. Вот встречать его едем. А вы куда собрались в такую рань? Неужто на охоту? – спросил профессор, поправляя пенсне. – Так вы бы лучше с карабинчиком, разве из вашего пугача чего настреляешь?
Родин с неудовольствием заметил, что пола его сюртука распахнулась, когда он нагибался за цветами, и оттуда виднеется большая деревянная кобура с длинноствольным револьвером ручной работы тульских мастеров.
– Ой, Георгий Иванович! А зачем вам револьвер? – прикрыв рот ладошкой, спросила Полинька.
Романтический момент оказался смазан.
– Это так-с, ничего-с, – ответил Родин, запахивая сюртук. Дуло револьвера с мушкой тем не менее осталось торчать снизу – слишком уж велико было.
– А что вы за спиной прячете? – вдруг игриво спросила Полинька.
– Полина! – укоризненно покачал головой профессор.
– А что, пап'a? – с улыбкой ответила дочь. – Может быть, Георгий Иванович преподнесет мне милый подарок, как романтический герой?
– Полина, твое поведение безрассудно! – возмутился профессор. – Сейчас же извинись перед уважаемым господином Родиным. Очевидно, он выехал по своим неотложным делам, а ты во всем готова увидеть шалости!
– Отчего же, – сказал Родин, улыбнувшись, – это и в самом деле подарок, – и он протянул Полиньке букет, избегая взгляда профессора.
Недоуменное покашливание Виталия Кузьмича заставило его взглянуть на свою вытянутую руку. К своему ужасу, Родин увидел, что в букете отсутствует самая его главная часть – соцветия, в кулаке были зажаты только куцые травинки. Тут же, так нелепо извлеченный из своих радостных мыслей, он услышал за спиной громкое чавканье. Очевидно, мерин Савостьяновых, Пестик, подумал, что самая нежная часть букета предназначалась ему и, воспользовавшись задумчивостью Родина, съел все цветки.