Дело о картине Пикассо (Сборник новелл)
Шрифт:
– Элементарно. Кто-то, скорее всего, этот самый Леша, хочет представить Лепешкина разбойничком. Тем самым разбойничком, который напал на Беркутова. Поэтому он помог Лепешкину сделать смертельную инъекцию и "подарил" часы и бумажник Беркутова... Ход, конечно, не бог весть какой умный, но официальное следствие вполне устраивает. Лишние заморочки им не нужны.
Мы закурили, я крутанул стартер, движок "хонды" заурчал.
– Теперь,- сказал я,- остается совсем пустяк: установить этого Лешу и понять, что связывает нападение на Худокормова с нападением на Беркутова.
–
***
У меня было чувство, что разгадка близка. Что она где-то совсем рядом, и мне недостает какого-то звена, штришка, пустяка... но его не было.
Двадцать пятого сентября у киношников был последний съемочный день в помещении Агентства. Признаться, меня это радовало. Как радует загостившийся дальний родственник, к которому ты расположен, но уже устал от его общества... А он вдруг объявляет: ну, нагостился я у вас. Завтра уезжаю.
А был еще повод - Жора Зудинцев решил устроить нам всем отвальную по поводу своего ухода в угрозыск. Единственный, кто решил уйти красиво. Молодец. Он по-прежнему чувствовал себя виноватым, хотя я его ни в чем не винил.
Итак, было двадцать пятое сентября. До обеда группа еще поработала, а потом они начали сворачивать свою аппаратуру. Слава тебе, Господи! Они свернулись и затеяли маленький фуршет. В знак благодарности хозяевам: шампанское, фрукты, то да се. Откуда-то появился конфискованный у Каширина коньяк, и фуршет приобрел новое качество... А скоро и сам Каширин нарисовался со своей Лизой, дочкой актрисы Черкасовой... И пошло-поехало. Разумеется, в разговорах не могли не коснуться темы нападений на Худокормова и Беркутова. И наркоманов. И борьбы с наркотиками. Аккурат вчера наш президент на заседании правительства заявил, что наркотики угрожают безопасности страны. Я слушал общий разговор не очень внимательно. Меня занимало совсем другое...
– Давить их надо,- сказала строгая гримерша.- Проходу нормальным людям от них нет.
Актер Миша Беляк возразил:
– Давить надо торговцев. А сами-то наркоманы - больные люди. Их лечить надо, по сути - спасать.
– Кого можно еще спасти,- сказал ассистент оператора,- а кого уж и не спасешь. Вот у моего брата недавно приятель от передозировки умер. А ведь талантливый был художник...
Меня как по голове стукнули. Вокруг звучали голоса, но я их не слышал. Открывались и закрывались рты, шевелились губы... Что-то весело говорил мне Ян, я кивал и, кажется, улыбался даже. "Вот у моего брата недавно приятель от передозировки умер. А ведь талантливый был художник". Я повернулся к ассистенту:
– Кстати, вы говорили, что на вашего брата тоже нападение было?
– Было. Совсем, сволочи, распоясались. Ударили по голове, куртку сняли.
– Как его самочувствие?
– Ничего, он мужик здоровый, молодой.
– А как зовут брата-то?
– Алексей. Горячий, кстати, ваш поклонник, Андрей.
– Спасибо.
– Несколько раз мне говорил: "Ты же Обнорского знаешь. Познакомь. Я хоть автограф возьму".
– Так в чем проблема?- спросил я как можно небрежнее.
– Неудобно
– Да бросьте вы. Пусть заходит в любое время, будет ему автограф.
***
И - пришла катастрофа. Я уже чувствовал, что она придет. Вот только не знал, с какой стороны. Так, в общем-то, всегда и бывает. Утром стало известно, что расстреляли Нонну и Князя. С Нонной, сказали врачи, все будет в порядке - пуля попала в легкое, но страшного ничего нет, на ноги ее поставят. А вот Зураб... С Зурабом беда. Лежит в реанимации, в состоянии комы.
Я поехал в хирургию ВМА. Там столкнулся с Модестовым и Аней Соболиной. Аня была бледна, прижимала к глазам платочек. Модестов ходил из угла в угол... взъерошенный, бордовый. Меня он обжег взглядом, но сначала ничего не сказал.
Я подошел и спросил:
– Как?
– Плохо,- сказал он.
Испуганно посмотрела Анна. Я положил руку на плечо Модестову, но он руку сбросил и почти выкрикнул:
– Все! Все, хватит в детективов играть, дорогой Шеф. Наигрались и доигрались. Нонка больше работать в Агентстве не будет... Понял? Я не позволю, понял?
– Понял,- ответил я.
Модестов хотел еще что-то сказать, но не сказал, а только махнул рукой и отвернулся к окну. Я сел на диван рядом с Анькой. Хотелось выть.
***
Алексей Кириллов был здорово похож на брата, только моложе и без усов. Он несколько смущался, и это выглядело даже как-то мило... Если не думать о том, что он хладнокровно вкатил своему приятелю Владимиру Лепешкину смертельную дозу героина.
Мы сидели против друг друга, а Зверев устроился неподалеку от двери блокировал выход. В ящике письменного стола крутился диктофон. Микрофон, направленный на Алексея, я замаскировал бумагами. Партизанщина и самодеятельность, но других вариантов не было...
Алексей говорил быстро, сбиваясь:
– Понимаете ли, Андрей Викторович, я, собственно, давно хотел с вами познакомиться... Я - поклонник ваш... И, собственно, сам пишу... пытался писать... но, понимаете ли...
– Не печатают?- спросил я.
– Нет,- вздохнул он,- не печатают. Я... вот... принес кое-что. Может быть, вы посмотрите?- Он положил на стол "кое-что". Это были четыре толстые тетради по девяносто шесть листов, исписанные плотно, разборчиво, практически без помарок и исправлений, которыми обычно изобилуют рукописи.
Я взял одну из тетрадей - верхнюю. Открыл и прочитал название: "ПРОКУРОР - FOREVER"... Вот это номер! Я поднял на Алексея взгляд.
– Извините,- произнес он,- я позволил себе использовать название вашего романа.
– Ничего,- сказал я. Я уже начал догадываться, что передо мной больной человек. Степень его болезни должны определить психиатры - не мое это дело, но мне кажется, что болезнь зашла далеко.
– Вы посмотрите?- спросил он.
– Конечно.- Я прочитал первую страницу текста и нисколько не удивился, что Алексея не печатают... Я бы, вероятно, не смог прочитать даже десяток страниц такой "литературы". А он принес четыре тетради по девяносто шесть листов!