Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе
Шрифт:
– - Вы, Прокофий Васильевич, прямо граф Синяя Борода, -- усмехнулся Георгий Михайлович. – Ежели уговаривать женщину не отпирать одну-единственную дверь, ее-то она первой и откроет. Гм, опять смолкло. Надо было поторопиться, а не препираться тут с вами – глядишь, уже поймали бы сорванца. А теперь, небось, сбежал.
– - Кто сбежал? – ехидно парировал Прокофий Васильевич. – Обычная живая девушка, которая плакала? Как она могла сбежать, чтобы мы ее не заметили? Нет, вы признайте, что все-таки верите в призрака. Уж вам ли, извините, в него не верить! Чай, ваш собственный предок набедокурил...
Тихий жалобный стон
Елизавета Николаевна, чихнув, укоризненно покачала головой.
– - Пылищи-то развели!
Театр был обширен и неимоверно грязен. Несколько сломанных стульев обозначали зрительный зал. Сцена, лишенная занавеса, выглядела жалко, ее доски шатались. И без того слабые лучи вечернего солнца, пройдя через заляпанные треснутые окна, скорее скрадывали предметы, чем обрисовывали их. Но главное -- время от времени непонятно откуда раздавался тихий плач. Вроде бы чуешь, где прячется разобиженная девица, бросишься в нужную сторону, дабы найти ее и утешить – ан нет. Оказывается, ты ошибся, и девица страждет за твоей спиной.
Елизавета Николаевна с Георгием Михайловичем недоумевали. Они даже открыли дверь каждой из актерских уборных, дабы убедиться, что там никто не скрывался. Пусто -- ни тени злоумышленника! Потом и звуки прекратились.
Парочка вернулась вниз.
– - Ну, что? – самодовольно уточнил Прокофий Васильевич. – Небось, никого не изловили? То-то же! Можно подумать, я призрака не узнаю. Он, родимый! То есть, она -- Параша.
– - Думаю, это неопознанное явление природы, -- неуверенно предположил Георгий Михайлович.
– - Какая вам в доме природа? – отрезала Елизавета Николаевна. – От грязи это.
– - Матушка, -- изумилась Антонина Афанасьевна, -- неужто, по-вашему, мебель с горя плачет: помойте меня? Так не бывает.
– - Ну, не знаю, -- вздохнул Георгий Михайлович.
– - Прадед был статный красавец – с чего бы крестьянской девке так переживать, что аж до петли?
– - Не в обиду будь сказано, -- заметила Елизавета Николаевна, – о прадеде вашем до сих пор идет молва как о развратнике.
– - Широкой души был человек, -- не без зависти подтвердил правнук. – Мы так уже не умеем. Честно говоря, матушка моя верила в призрак Параши и ночевать в Бобровичах наотрез отказывалась.
– - Вот! – радостно откликнулся Прокофий Васильевич. – Признали-таки. Хорошо, что слышать призрака не опасно. Погибает лишь тот, кто его видит. Вы, Антонина Афанасьевна, едва Параша заплачет, уходите в свою комнату и запирайтесь.
– - Матушка полагала, он умеет летать и проникать сквозь стены. Ему ничего не стоит покинуть второй этаж и попасть в прямо спальню.
– - Ох! – ужаснулась Антонина Афанасьевна. – Как же быть?
Прокофий Васильевич ненадолго задумался, затем с торжеством произнес:
– - А вы просто закройте глазки, вот ничего и не увидите.
Все улыбнулись практичному совету, и вечер был завершен.
Глава вторая,
в которой подтверждается губительность встречи с призраком.
«Милый мой Сашура, здравствуй!
Пишет тебе твоя потерявшая на старости лет последний ум тетушка
Ты, конечно, помнишь нашу соседку из Бобровичей Антонину Афанасьевну Шишкину – ту, что в твои студенческие годы однажды чуть не заговорила тебя вусмерть, и ты потом прятался при ее появлении то в подпол, то на дерево. Она всегда любила поболтать о пустяках, да и рассудка была невеликого. Однако человек славный, добрый, а в остальном – кто без греха? Антонину Афанасьевну, царствие ей небесное, мы послезавтра будем хоронить, а виновата в этом я, старая дура, и никто другой. По крайней мере, такая мысль гложет меня, не переставая.
Но начну по порядку. Несколько дней назад Антонина Афанасьевна сообщила, что в Бобровичах появилось привидение – призрак крепостной актрисы Параши, удавившейся когда-то прямо на сцене. Ты наверняка не забыл эту жестокую легенду. Так вот: со второго этажа, где раньше был театр, стали доноситься женские стоны и плач. Я слышала их собственными ушами, когда играла в Бобровичах в винт. Мы обыскали на пару с Георгием Михайловичем и театр, и уборные. Безрезультатно -- ни души, а плач откуда-то раздается. Антонина Афанасьевна, простая душа, даже гордилась, какая невидаль у нее вдруг завелась.
Я подумала, что не мешает разобраться, в чем тут дело, да как-то оказалось недосуг. Сейчас ягода идет, готовим варенье. Еще забор покосился, а плотника толкового поди разыщи. Василий -- неплохой управляющий, однако за ним нужен глаз да. Кстати, Сашура, что я ни предпринимаю, доходы постоянно падают. Ты уж прости старую неумеху. И не вздумай опять писать, что денег этих не примешь. Имение принадлежит тебе – значит, и они тоже. На себя я расходую, сколько считаю необходимым. Если ты не тратишь, что я тебе присылаю, так это твое мальчишеское упрямство и романтические фантазии. Все равно не возьму обратно ни рубля, лишь разобижусь навсегда и уеду – а где мне тогда прикажешь жить?
Короче, нелепая история с призраком не то, чтобы выпала у меня из памяти – я временно отставила ее в сторонку. Даже когда на следующий день Антонина Афанасьевна примчалась ко мне всполошенная и рассказала, что видела эту самую девку Парашу, вихрем взлетевшую в небеса, я не обеспокоилась. Решила, соседка то ли голову мне морочит, дабы важность свою подчеркнуть (был у бедняжки такой грешок, дворянство у нее из новополученных, а встать вровень с Карелиными и Шуваловыми хотелось). То ли примерещилось ей чего – она их тех, с кем подобное случается, а тут еще Катиш, племянница Прокофия Васильевича, уши всем прожужжала историей про удавившуюся актерку и свой мистический дар. Я отослала соседку домой, велев не глупить и, если призрак вновь явится ей на глаза, подняться на второй этаж, изловить его и передать с рук на руки уряднику. А сама вернулась к варенью.