Дело о тонущем утенке
Шрифт:
– Нет, спасибо. В этом нет необходимости. Мне просто хотелось иметь общее представление, чтобы не хлопать глазами, если речь зайдет о детергентах и о тонущих утках… Полагаю, вы намеревались использовать этого утенка для аналогичного эксперимента?
– Да, точно. Но это был такой симпатичный утенок, что я решил вообще оставить его у себя. Эксперимент не причинил бы ему никакого вреда. Но зато мог бы мне доставить огромное удовольствие. Особенно если какой-то человек тебя недолюбливает, хочет выставить в смешном свете и только того и ждет, чтобы ты допустил какую-нибудь промашку… Стоит тебе упомянуть про тонущего утенка, он непременно
– Именно так получилось с Бурром? – поинтересовался Мейсон.
Эйдамс усмехнулся, кивнув, потом доверительно сообщил, как бы продолжая разговор:
– Признаться, я немного рисовался в присутствии Лоис. Хотел показать себя в выгодном свете. Но Бурр сам напросился на свое посрамление. Когда дело касалось меня, он всегда держался вызывающе и высокомерно и как бы искал повод для ссоры.
– У него имеются на то основания?
– На мой взгляд – никаких. Я хочу быть с вами вполне откровенным, мистер Мейсон. Визерспуну решительно не нравится, что я намерен войти в его семью. Я его великолепно понимаю, но меня это не остановит. Я непременно сделаю Лоис счастливой. Мы с ней во многом похожи и созданы друг для друга, и, хотя звучит это банально, в действительности все обстоит именно так. Через несколько месяцев я иду в армию. Трудно сказать, что будет потом. Я понимаю, что мне придется бороться за наше счастье, но… Впрочем, я что-то слишком разболтался.
– Нет, нет, все в порядке. Продолжайте. Никогда не надо останавливаться на полдороге.
– Война – не игрушка. Не я один, а все парни моего возраста рискуют не только собственной шкурой, но и жизнью, выполняя гражданский долг. Ну а такому человеку, как Визерспун, для которого весь мир заключается в его богатстве, все это и непонятно, и чуждо. Наверное, мне не следовало бы так рассуждать, однако я считаю, что, если я достаточно хорош для того, чтобы идти воевать за благополучие Визерспуна и ему подобных, значит, я гожусь и для того, чтобы жениться на его дочери. Может быть, вы посчитаете мои рассуждения неправильными, скажете, что одно с другим не связано. Но все дело в том, что я люблю Лоис, а она любит меня, и чего ради нам из-за каких-то глупых предубеждений людей, имеющих к нам лишь косвенное отношение, обрекать нашу любовь на гибель, а себя – на страдания. Как знать, может быть, судьба вообще отпустила нам всего лишь несколько месяцев для совместной жизни и счастья.
– Почему вы не согласились поехать с ней вчера в Юму и оформить ваш брак?
Эйдамс сначала удивился, а потом сощурил глаза.
– Кто вам об этом сказал?
– Лоис.
Эйдамс покачал головой, немного помолчал, потом с чувством парировал:
– Потому что это трусливый и пошлый путь, мистер Мейсон. Перед тем как сесть в поезд, я написал Лоис письмо о том, что, если ее намерения не изменились, пускай она открыто заявит отцу о наших планах, и тогда мы сможем пожениться на будущей неделе.
Мейсон согласно кивнул и продолжал:
– Вернемся снова к утенку… Имелись ли у вас особые причины, чтобы взять его с птичьего двора?
– Да.
Эйдамс запустил руку в карман и выудил оттуда письмо.
– Вот почитайте, вам все сразу же станет ясно.
Мейсон вытряхнул из конверта листок бумаги, на котором было написано:
«Дорогой мистер Эйдамс!
Разговаривая кое с кем из ваших
Некоторые члены нашего клуба имели возможность зло посмеяться надо мной, а потому я не пожалею сотни долларов, чтобы утереть им нос, продемонстрировав этот фокус с уткой. Ваши друзья сказали, что в понедельник утром вы будете в Лос-Анджелесе. Если вы позвоните по телефону: Лейквью 2-3771 и согласитесь на мое предложение, вас будут ждать несколько хрустящих двадцатипятидолларовых бумажек.
Искренне ваш
Мейсон с минуту внимательно изучал письмо, потом быстро сложил его, положил в конверт и сунул себе в карман.
– Разрешите мне взять это послание. Я сам позвоню мистеру Лайхи. Скажите, где мы сможем с вами встретиться после того, как я договорюсь с ним о времени. Мне хотелось бы присутствовать при вашем эксперименте.
Эйдамс был поражен. Но Мейсон его успокоил:
– Не удивляйтесь, все будет в порядке. Разрешите мне заняться этим опытом, и потом, у меня есть к вам просьба…
– Какая?
– Не говорите о письме никому. Точно так же, как и об опыте с тонущим утенком, если только вас не будут спрашивать об этом лица, облеченные соответствующими правами.
– Боюсь, я не вполне понимаю вас, мистер Мейсон.
– Допустим, так нужно главным образом ради Лоис?
– Тогда, конечно, я согласен.
– Можно считать, что мы договорились?
Поезд замедлил ход и остановился, проводники на разные голоса повторяли:
– Лос-Анджелес, Лос-Анджелес, поезд прибыл на конечную станцию, просьба освободить вагоны.
Мейсон поднялся с места:
– Сколько требуется детергента, чтобы утка начала тонуть?
– Если правильно выбрать вид детергента, то совсем немного. Несколько тысячных процента.
– Значит, он плавает по поверхности?
– Не совсем так. Водоотталкивающий конец молекулы старается избавиться от воды, что и заставляет молекулы скапливаться в огромных количествах у поверхности воды и у любых поверхностей, смоченных водой.
Мейсон кивнул:
– Ясно. Эти молекулы растворяют жир, и утка…
– Строго говоря, они его не растворяют, они просто не позволяют жиру отталкивать воду. Как только детергент удаляют из воды и перьев, утка начинает снова плавать.
– Понятно.
Платформа стала быстро заполняться пассажирами, выходящими из вагонов.
– Но меня все же интересует ваш утенок, – спокойно продолжал адвокат. – Вы говорили, что оставили его в машине?
– Да.
– Где стояла ваша машина?
– Утенок находился на переднем сиденье, а машину я поставил недалеко от…
– А не мог ли он перебраться через спинку и забиться где-нибудь в задней части машины?
– Мне думается, не мог. Он был слишком мал, чтобы летать. Он мог свалиться на пол с переднего сиденья, но там я все облазил и не нашел его.
Мейсон повторил:
– Запомните, никому ничего не говорите ни про детергент, ни про опыты с тонущим утенком. Если вас кто-то спросит, отвечайте, что утенок был такой славный, что вы захотели его взять себе. Ну а самое главное, не упоминайте о письме, полученном вами из Лос-Анджелеса.