Дело об избиении младенцев
Шрифт:
Нина же в последнее время действовала отнюдь не по принципам непредсказуемой женской логики. Слушая своего избранника, она справедливо рассудила, что нельзя размахивать шашкой, когда в наступление идут танки. А нынешняя ситуация напоминала ей именно такую. Только Нина была слишком самостоятельна, имела собственное мнение по поводу жизненных ситуаций и просто отказывалась верить в виновность Царева. К тому же Нина, как и Нертов, не могла точно знать, откуда следует ждать главного удара. Именно поэтому она решила, что лучше иметь порядочного человека, каковым она считала Царева, или даже, как думал Нертов, потенциального врага рядом, нежели на расстоянии. Подобным образом рассуждал и ее покойный отчим, в свое время предложивший Нертову работать в «Транскроссе».
Нина считала, что переубедить Нертова, чтобы он изменил свою тактику, будет достаточно сложно, скорее просто нереально. Когда дело касалось работы — он совершенно не воспринимал советов людей, которых считал дилетантами в данных вопросах. Будь это хоть богатый предприниматель, хоть любимая женщина — ответ Нертова так или иначе сводился к вежливому парафразу на тему «не лезьте не в свое дело». Но «не лезть» Нина тоже не могла — история касалась и ее самой, и близких ей людей. Поэтому она на свой страх и риск согласилась на встречу с Ивченко и взяла на работу опального Царева.
Нертов же так и не понял истинных причин поведения любимой женщины. Он напрочь забыл, что Нина не намного меньше его владеет ситуацией, а ее интуиция, помноженная на любовь и инстинкт самозащиты, по крайней мере, требовали гораздо большего уважения. Если это мог позволить себе какой-нибудь влюбленный эгоист, то для профессионала эта ошибка была непростительна. Как и в прошлом году, Алексей погрузился в привычную работу: мотаться по городу, отслеживать, анализировать… Нине казалось, что если речь заходила о делах «Транскросса», Нертов говорил с ней как со школьницей. Но она прощала его — не рвать же отношения из-за таких мелочей.
Выяснить фамилию писаки не представило особого труда. Стоило только позвонить в редакцию и высказать намерение сообщить «сенсационные подробности» журналисту, как его легковерный сослуживец, снявший трубку, тут же назвал другой номер телефона и подлинную фамилию коллеги: «Вы только обязательно перезвоните, он собирается возвращаться к теме и готовит следующий материал».
Алексей рассуждал, что, если нормально «просчитать» автора пасквилей, появившихся в печати, его можно заставить откровенно говорить. А для этого… Для этого следовало для начала снова пообщаться с «ученицей-сыщицей» Юлей Громовой.
В это время «ученица-сыщица», поймав на последние деньги, оставшиеся до зарплаты, такси, мчалась из Дома прессы к Таврическому. Сегодня она, как обычно, пыталась получить у ребят из милицейской пресс-службы свежую информацию о происшедших за ночь в городе преступлениях, чтобы успеть быстро написать пару заметок для очередного номера газеты. Правда, когда удалось дозвониться на Захарьевскую (пресс-служба находилась неподалеку от дома Климовой, о существовании которой, впрочем, Юля и не задумывалась), знакомый сотрудник попросил перезвонить позднее. Но девушке удалось выклянчить предварительную информацию, пообещав взамен посодействовать в публикации очередного ура-отчета о славных делах милицейского начальства. Теперь же она ехала на такси, надеясь успеть непосредственно на место происшествия. Как сказал капитан из пресс-службы, в городском саду только что обнаружен задушенный ребенок. Не исключено, что убийца — находившаяся с ним женщина. Естественно, работать с такой информацией только по милицейским сводкам было кощунственно и достойно лишь стажера-практиканта, а Юля не без оснований считала себя профессионалом.
В парке уже толпилось достаточно разных милицейских чинов и люди в штатском. Непосвященному человеку трудно понять, что они все делают на месте происшествия. Но как недавно объяснял журналистке Расков, «массовое присутствие» просто необходимо.
— Во-первых, — говорил он, тяжело облокотясь на кресло и хмуро насупив брови так, что собеседница не могла понять,
Юля только сейчас поняла смысл злых слов старого оперативника — после того, как вся полянка за летней парковой эстрадой была вытоптана разными должностными лицами, найти на ней не то что следы, но и, наверное, человека, было крайне проблематично. Тем не менее, Юля почти сразу же заметила в толпе знакомое лицо. Точнее, сначала она услышала голос, выкрикивавший фальцетом: «Коляску — изъять, а эту стерву — в «аквариум», пусть с гопниками посидит, запах нар почует. А к вечеру допросим». Юля пошла на голос и чуть ли не нос к носу столкнулась со следователем, которого незадолго до того видела при осмотре другого места происшествия — у парфюмерного магазина. Именно этого хама, помнится, весьма удачно поставил на место новый знакомый журналистки — Алексей Нертов.
— Почему же он здесь распоряжается? — Подумала Юля. — Алексей же, помнится, еще при прошлом осмотре говорил, что следствие по делам об убийстве проводит не милиция, а прокуратура.
Конечно, девушка была права, но она не учла, что теория и практика — понятия разные. В прошлый раз, когда на место происшествия выезжала милиция, никто официально сначала и не заикался об убийстве. Мало ли, какая заява поступила о происшествии. Разве редки случаи, когда группа выезжает на «ножевое» или «тяжкие телесные», а выясняется, что соседка соседу просто нос разбила или сосед пнул кошку, заглянувшую ему в кастрюлю с супом. Вызовешь сразу прокурора — потом греха не оберешься. Сегодня же журналистка просто недооценила ситуацию. Услышав знакомый голос, она не подумала, что руководит осмотром незаметный следователь прокуратуры, одетый в куртку спортивного покроя, а Юлин знакомый, более-менее случайно оказавшись в саду, как говорил Расков, «ибидирует», то есть имитирует бурную деятельность. Пока он не шибко мешал работать прокурорскому следаку, который решил, мол, пусть этот мент покричит, страха нагонит, а там разберемся, кто прав, кто виноват. Тем временем милицейский следователь заметил журналистку и, подойдя к ней, потребовал, чтобы она немедленно уходила и не мешала работать.
«Очевидно, ко всем своим недостаткам он еще и злопамятный, — решила Юля, — не иначе, вспомнил свой позор, при котором я присутствовала. Хотя, что ему, он же недоделанный какой-то, наверное, просто зло срывает». Девушка попыталась было заикнуться, что она никому не мешает, но милицейский следователь, подозвав стоящего поодаль постового милиционера, велел ему увести «эту гражданку подальше в парк и присмотреть за ней. А будет упираться или попробует вернуться — тоже в «аквариум», за неповиновение». Перспектива провести хотя бы некоторое время в качестве задержанной Юлю не прельщала, и она в сопровождении милиционера нехотя двинулась в сторону.
Несостоявшийся инженер тут же потерял к ней всякий интерес и принялся что-то доказывать каким-то людям в штатском. Юля подумала, что это местные оперативники и, надеясь получить хоть какую-то информацию, попыталась выяснить у сопровождающего, что происходит. Милиционер ляпнул, что он обнаружил труп в коляске, а затем, спохватившись, попытался важно надуть щеки, ссылаясь на служебную тайну. Тогда Юля пошла на хитрость, напомнив, что ему все равно велено находится с ней, а не стоять как истукану. Затем она, постаравшись применить все свое обаяние, сказала, что представляет одну из крупнейших газет, а следователь — ее старый знакомый и просто привык разговаривать в такой манере.