Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста»
Шрифт:
– Дитя мое, вы заблуждаетесь, – мягко произнес дю Барнстокр, а Олаф добродушно осклабился и прогудел:
– Олаф Андварафорс, к вашим услугам, детка. Можно просто Олаф.
– А почему тогда он?.. – вилка с пикулем протянулась в мою сторону.
– Господа, господа! – вмешался хозяин. – Не надо спорить. Все это сущие пустяки. Господин Хинкус, пользуясь той свободой, которую гарантирует каждому администрация нашего отеля, пребывает на крыше, и Кайса сейчас приведет его сюда.
– Да не идут они… – заныла Кайса.
– Какого дьявола, Сневар! – сказал Мозес. – Не хочет идти –
– Уважаемый господин Мозес, – произнес хозяин с достоинством, – именно сейчас весьма желательно, чтобы все мы были в сборе. Я имею сообщить моим уважаемым гостям весьма приятную новость… Кайса, быстро!
– Да не хотят они…
Я поставил тарелку с закуской на столик.
– Погодите, – сказал я. – Сейчас я его приведу.
Выходя из столовой, я услыхал, как Симонэ сказал: «Правильно! Пусть-ка полиция, наконец, займется своим делом», после чего залился кладбищенским хохотом, сопровождавшим меня до самой чердачной лестницы.
Я поднялся по лестнице, толкнул грубую деревянную дверь и оказался в круглом, сплошь застекленном павильончике с узкими скамейками для отдыха вдоль стен. Здесь было холодно, странно пахло снегом и пылью, горой громоздились сложенные шезлонги. Фанерная дверь, ведущая наружу, была приоткрыта.
Плоская крыша была покрыта толстым слоем снега, вокруг павильончика снег был утоптан, а дальше, к покосившейся антенне вела тропинка, и в конце этой тропинки неподвижно сидел в шезлонге закутанный в шубу Хинкус. Левой рукой он придерживал на колене бутылку, а правую прятал за пазухой, должно быть, отогревал. Лица его почти не было видно, оно было скрыто воротником шубы и козырьком меховой шапки, только настороженные глаза поблескивали оттуда – словно тарантул глядел из норки.
– Пойдемте, Хинкус, – сказал я. – Все собрались.
– Все? – хрипло спросил он.
Я выдохнул клуб пара, приблизился и сунул руки в карманы.
– Все до одного. Ждем вас.
– Значит, все… – повторил Хинкус.
Я кивнул и огляделся. Солнце скрылось за хребтом, снег в долине казался лиловатым, в темнеющее небо поднималась бледная луна.
Краем глаза я заметил, что Хинкус внимательно следит за мной.
– А чего меня ждать? – спросил он. – Начинали бы… Зачем людей зря беспокоить?
– Хозяин хочет сделать нам какой-то сюрприз, и ему нужно, чтобы мы все собрались.
– Сюрприз… – сказал Хинкус и покашлял. – Туберкулез у меня, – сообщил он вдруг. – Врачи говорят, мне все время надо на свежем воздухе… И мясо черномясой курицы, – добавил он, помолчав.
Мне стало его жалко.
– Черт возьми, – сказал я искренне, – сочувствую вам. Но обедать-то все-таки тоже нужно…
– Нужно, конечно, – согласился он и встал. – Пообедаю и опять сюда вернусь. – Он поставил бутылку в снег. – Как вы думаете, врут доктора или нет? Насчет свежего воздуха…
– Думаю, что нет, – сказал я. Я вспомнил, какой бледно-зеленый он спускался днем по лестнице, и спросил: – Послушайте, зачем вы так глушите водку? Ведь вам это должно быть вредно.
– Э-э! – произнес он с тихим отчаянием. – Разве мне можно без водки? – Он замолчал. Мы спускались по лестнице. – Без водки мне нельзя, – сказал он решительно. – Страшно.
– Ну-ну, Хинкус, – сказал я. – Туберкулез теперь лечат. Это вам не девятнадцатый век.
– Да, наверное, – вяло согласился он. Мы свернули в коридор. В столовой звенела посуда, гудели голоса. – Вы идите, я шубу сброшу, – сказал он, останавливаясь у своей двери.
Я кивнул и вошел в столовую.
– А где арестованный? – громогласно вопросил Симонэ.
– Я же говорю, они не идут… – пискнула Кайса.
– Все в порядке, – сказал я. – Сейчас придет.
Я сел на свое место, затем, вспомнив о здешних правилах, вскочил и пошел за супом. Дю Барнстокр что-то рассказывал о магии чисел. Госпожа Мозес ахала. Симонэ отрывисто похохатывал. «Бросьте, Бардл… Дюбр… – гудел Мозес. – Все это – средневековый вздор». Я наливал себе суп, когда в столовой появился Хинкус. Губы у него дрожали, и опять он был какой-то зеленоватый. Его встретил взрыв приветствий, а он, торопливо обведя стол глазами, как-то неуверенно направился к своему месту – между мною и Олафом.
– Нет-нет! – вскричал хозяин, набегая на него с рюмкой настойки. – Боевое крещение!
Хинкус остановился, поглядел на рюмку и что-то сказал, неслышное за общим шумом.
– Нет-нет! – возразил хозяин. – Это – лучшее лекарство. От всех скорбей! Так сказать, панацея. Прошу!
Хинкус не стал спорить. Он выплеснул в рот зелье, поставил рюмку на поднос и сел за стол.
– Ах, какой мужчина! – восхищенно прозвенела госпожа Мозес. – Господа, вот истинный мужчина!
Я вернулся на свое место и принялся за еду. Хинкус за первым не пошел, он только положил себе немного жаркого. Теперь он выглядел не так дурно и, казалось, о чем-то сосредоточенно размышлял. Я стал слушать разглагольствования дю Барнстокра, и в это время хозяин постучал ножом о край тарелки.
– Господа! – торжественно провозгласил он. – Прошу минуточку внимания! Теперь, когда мы все собрались здесь, я позволю себе сообщить вам приятную новость. Идя навстречу многочисленным пожеланиям гостей, администрация отеля приняла решение устроить сегодня праздничный бал Встречи Весны. Конца обеду не будет! Танцы, господа, вино, карты, веселая беседа!
Симонэ с треском ударил в костлявые ладони. Госпожа Мозес тоже зааплодировала. Все оживились, и даже неуступчивый господин Мозес, сделав основательный глоток из кружки, просипел: «Ну, карты – это еще куда ни шло…» А дитя стучало вилкой об стол и показывало мне язык. Розовый такой язычок, вполне приятного вида. И в самый разгар этого шума и оживления Хинкус вдруг придвинулся ко мне и зашептал в ухо:
– Слушайте, инспектор, вы, я слышал, полицейский… Что мне делать? Полез я сейчас в баул… за лекарством. Мне велено пить перед обедом микстуру какую-то… А у меня там… ну, одежда кое-какая теплая, жилет меховой, носки там… Так ничего этого у меня не осталось. Тряпки какие-то – не мои, белье рваное… и книжки…
Я осторожно опустил ложку на стол и посмотрел на него. Глаза у него были круглые, правое веко подергивалось, и в глазах был страх. Крупный гангстер. Маньяк и садист.
– Ну, хорошо, – сказал я сквозь зубы. – А чего вы от меня хотите?