Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста»
Шрифт:
– Где ты это взял, старик? – спросил я.
Лель игриво мотнул головой и боком скакнул к двери.
– Понятно, – сказал я. – Понимаю. Подожди минутку.
Я собрал патроны в обойму, загнал обойму в рукоять и, на ходу запихивая пистолет в боковой карман, пошел к выходу. За дверью Лель скатился с крыльца и, проваливаясь в снег, поскакал вдоль фасада. Я был почти уверен, что он остановится под окном Олафа, но он не остановился. Он обогнул дом, исчез на секунду и снова появился, нетерпеливо выглядывая из-за угла. Я схватил первые попавшиеся лыжи, кое-как закрепил их на ногах и побежал следом.
Мы обогнули гостиницу, затем Лель устремился
– Что ж, Лель, – сказал я сенбернару, – ты молодец. А я вот – нет. Хинкуса надо было трясти поосновательней, в манере старины Згута. Правильно? К счастью, это еще не поздно сделать.
И, не дожидаясь ответа Леля, я побежал обратно. Лель, разбрасывая снег, проваливаясь и размахивая ушами, скакал рядом.
Я намеревался сразу же отправиться к Хинкусу, разбудить этого сукина сына и вытрясти из него душу, даже если это будет стоить мне выговора в послужной формуляр. Мне было теперь предельно ясно, что дело Олафа и Хинкуса связано между собой самым непосредственным образом, что Олаф и Хинкус приехали сюда вместе отнюдь не случайно, что Хинкус сидел на крыше, вооружившись дальнобойным пистолетом, только с одной целью: держать под прицелом ближайшие окрестности и не дать кому-то уйти из отеля; что это именно он предупреждал кого-то запиской, подписанной «Ф» (тут он, правда, напутал, и записка попала явно не по адресу – дю Барнстокр не вызывает ни малейших подозрений); что он кому-то здесь страшно мешал и, вероятно, продолжает мешать, и будь я проклят, если я сейчас же не выясню – кому и почему. В этой версии была, конечно, масса противоречий. Если Хинкус, скажем, был телохранителем Олафа и мешал его убийце, то почему с ним, Хинкусом, обошлись так мягко? Почему ему тоже не свернули шею? Почему его противник пользовался такими исключительно гуманными средствами борьбы, как донос и пленение?.. Впрочем, это как раз было бы нетрудно объяснить: Хинкус, видимо, наемный человек, и об него просто не хотели пачкать руки… Да! И надо выяснить, кому он посылал телеграмму. Я все время упускаю это из виду…
Хозяин окликнул меня из буфетной и, не говоря больше ни слова, предложил чашку горячего кофе и громадный треугольный бутерброд со свежей ветчиной. Это было как раз то, что нужно. Пока я торопливо жевал, он разглядывал меня прищуренными глазами и наконец спросил:
– Что-нибудь новенькое?
Я кивнул.
– Да. Пистолет. Только это не я, а Лель. А я – идиот.
– Гм… Да. Лель – умная собака. А что за пистолет?
– Интересный пистолет, – сказал
Некоторое время хозяин молчал, выпячивая челюсть.
– Это ваш пистолет заряжен серебряными пулями? – медленно произнес он.
Я кивнул.
– М-да, я читал об этом… – сказал хозяин. – Оружие заряжается серебряными пулями, когда человек собирается стрелять по призракам.
– Опять зомбизм-момбизм, – проворчал я. Но теперь я и сам вспомнил об этом.
– Да, опять. Вурдалака не убьешь обычной пулей. Вервольф… лисица-кицунэ… жабья королева… Я вас предупреждал, Петер! – Он поднял толстый палец. – Я уже давно жду чего-нибудь вроде. А теперь оказывается, что и не только я…
Я дожевал бутерброд и допил кофе. Нельзя сказать, что слова хозяина так уж совсем не задели меня. Почему-то все время так получалось, что версия хозяина – единственная и безумная – все время находила подтверждение, а все мои версии – многочисленные и реалистические – нет… Вурдалаки, призраки, привидения… Тут вся беда была в том, что тогда мне осталось бы только сложить оружие: как сказал какой-то писатель, потусторонний мир – это ведомство церкви, а не полиции…
– Вы узнали, чей это пистолет? – спросил хозяин.
– Да есть тут у нас один охотник за вурдалаками, Хинкус его фамилия, – сказал я и вышел.
Посреди холла, весь какой-то корявый и неестественный, торчал покосившимся чучелом господин Луарвик Л. Луарвик. Одним глазом он смотрел на меня, а другим – на лестницу. Пиджак сидел на нем как-то особенно криво, брюки сползли, пустой рукав болтался и имел такой вид, словно его жевала корова. Я кивнул ему и хотел пройти мимо, но он быстро заковылял мне наперерез и загородил дорогу.
– Да? – сказал я приостановившись.
– Один небольшой, но важный разговор, – объявил он.
– Я занят. Давайте через полчаса.
Он поймал меня за локоть.
– Очень прошу выделить. Немедленно.
– Не понимаю. Что выделить?
– Выделить несколько минут. Это важно для меня.
– Это важно для вас… – повторил я, продолжая продвигаться к лестнице. – Если это важно только для вас, то для меня это не важно совсем.
Он тащился за мной, как привязанный, как-то странно ставя ноги – одну носком наружу, другую – носком внутрь.
– Для вас тоже важно, – сказал он. – Вы будете довольны. Вы получите все желаемое.
Мы уже поднимались по лестнице.
– А в чем, собственно, дело? – спросил я.
– Это дело относительно чемодана.
– Вы готовы отвечать на мои вопросы?
– Давайте остановимся и поговорим, – попросил он. – Ноги ходят плохо.
Ага, припекает, подумал я. Это хорошо, это мне нравится.
– Через полчаса, – сказал я. – И отпустите меня, пожалуйста, вы мне мешаете.
– Да, – согласился он. – Мешаю. Я хочу мешать. Мой разговор срочный.
– Какая там срочность, – возразил я. – Успеется. Через полчаса. Или, скажем, через час.
– Нет-нет, очень прошу вас немедленно. Многое зависит. И это быстро. Я – вам, вы – мне. Все.
Мы были уже в коридоре второго этажа, и я сжалился.
– Хорошо, пойдемте ко мне. Только давайте побыстрее.
– Да-да, это будет быстро.
Я привел его в свой номер и, присев на край стола, сказал:
– Выкладывайте.
Но он начал не сразу. Сначала он огляделся, надеясь, вероятно, что чемодан лежит где-нибудь здесь, на виду.