Дело об убийстве маркиза де Лианкура
Шрифт:
— И вы создали философский камень? — спросил Марк.
— Да, это была забавная игрушка для меня, человека, не знающего ни в чём отказа, использующего золото, как другие использовали медь. Но попутно я открыл кое-что ещё более важное. Будучи увлечён исследованиями, я сперва не заметил, что исцелился и окреп, и только сражаясь с Анри на мечах, а он был подлинным мастером фальшиона в паре с ножнами, я вдруг почувствовал, что не только не уступаю ему, но и заставляю его отступать. Обдумав всё, я понял, что причиной моего исцеления стали пары, которыми я дышал во время опытов. Попутно с философским камнем я изобрёл эликсир жизни. Я продолжал работать над его формулой, уже будучи уверенным в успехе, и в самом конце моего труда случилось то, что роковым образом повлияло на дальнейшие события. Моё выздоровление заметил отец. Я честно рассказал ему обо всём и предположил, что этот эликсир сможет не только излечивать раны и болезни, но и даровать вечную жизнь. Он велел мне приготовить для него это волшебное снадобье, что я и сделал.
Аргент
— Я принёс ему то питьё, но он в какой-то момент решил, что я намерен его отравить, и велел своим рыцарям схватить меня и влить мне в рот содержимое кубка. У меня начались судороги, внутри всё горело, словно я был наполнен огнём, и он решил, что это доказательство его правоты. Он велел убить меня. Моё тело пронзили тремя мечами и двумя копьями. А потом боль стихла, и мои раны затянулись. Я не только не умер, я исцелился без снадобий и лекарей. Это, наконец, убедило его в том, что прав я, и он потребовал, чтоб я снова сделал для него этот эликсир. Я отказался.
Аргент сел в кресло и взглянул Марку в глаза.
— Я решил, что не могу позволить ему стать бессмертным. Видя, как затягиваются мои раны, я вдруг понял, что это, скорее, проклятие, чем благословение. К тому же, мой отец, который раньше твердил мне о своей родительской любви, спокойно приказал своим рыцарям убить меня, просто потому что заподозрил в обмане. Он не знал ни жалости, ни сострадания. Я подумал: если он будет уверен в том, что будет жить вечно то, что он сделает с моими братьями, ведь они будут уже не наследниками, а конкурентами? Их ждала неминуемая смерть, за которой последовали бы другие смерти. Отца не зря звали суровым, он был жесток. Народ страдал под его правлением, в ходу были изуверские казни, самое малое преступление каралось членовредительством, в голодающих от неурожая провинциях у людей отнимали в качестве податей последние крохи, обрекая их на гибель. Он приказал Анри отрубить руки всем пленным алкорцам и был в ярости, когда тот не подчинился. И он собирался править вечно? Я не мог этого допустить. Но он хотел получить своё бессмертие и отдал меня палачам, приказав им не слишком церемониться, потому что любые увечья заживали у меня без следа. Это было самое страшное время в моей жизни, Марк. Только боль и отчаяние. Я не мог умереть, я не мог сойти с ума и я не мог уступить.
Он какое-то время молчал, а потом пожал плечами и снова посмотрел в огонь.
— Я был совершенно измучен, и потому, когда Филипп явился ко мне в темницу и сказал, что отец губит королевство и его нужно остановить, я не стал спорить. Он сказал: «Ты будешь моим клинком, Себастьян». На ближайшем допросе я сделал вид, что сдался. Отец приставил ко мне двух алхимиков, которые буквально следили за моими руками, когда я изготавливал зелье. Они кивали с умным видом, а я без труда подмешал в него мышьяк. Я поднёс королю кубок, и он упал, корчась в судорогах, а я стоял над ним и смотрел, как он испускает дух. Потом явился Филипп, провозгласил: «Король умер!» и назначил свою коронацию на следующий день. А утром во дворец ворвались рыцари городского гарнизона под предводительством Анри, — Аргент усмехнулся. — Вечная беда с младшими сыновьями Монморанси. Вот уж кто всегда в тени, но рядом, и только и ждёт возможности всадить нож в спину старшему брату. Наш бесхитростный Анри, таскаясь по борделям и кабакам, не забывал следить за происходящим во дворце и вмешался как раз в нужный момент, чтоб осудить Филиппа и перехватить у него корону. Что ж, король из него вышел куда более разумный и милосердный, чем получился бы из Филиппа.
Сделав этот вывод, Аргент расслабился, откинулся на спинку кресла и снова взглянул на Марка.
— Анри сам допрашивал меня. Он не выказывал враждебности и со вниманием выслушал то, что я ему честно рассказал, но не поверил моим словам. Он велел палачам выжечь у меня на лбу клеймо отцеубийцы. Оно пропало через полчаса и это, наконец, его убедило. Может быть, именно поэтому он тогда пощадил и Филиппа. Поняв, что он не сможет покарать убийцу, он не стал казнить и зачинщика заговора. В конце концов, и к нему он испытывал братскую привязанность и, найдя повод оставить его в живых, с облегчением воспользовался им. Однако для посторонних всё было сделано согласно закону: он устроил суд и кровавую казнь на глазах у горожан, которые были настолько потрясены жестокостью этого зрелища, что не слишком разглядывали тех, кого казнили. Филиппа заперли в Чёрной башне в секретной камере, а меня замуровали в подвале, — Аргент усмехнулся. — Всё-таки Анри проявил ко мне крайнюю снисходительность. Он мог засунуть меня в узкую нишу и заложить её кирпичом или скинуть в какой-нибудь каменный колодец, но мне отвели поистине королевские апартаменты: несколько просторных комнат, обставленных мебелью. Всё необходимое: еду с королевской кухни, вино, одежду, книги, принадлежности для письма, дрова для очага, бельё для постели мне передавали через оставленное окошко. Мне приносили всё, о чём я просил, и единственное, чего мне не хватало, это свободы. Я не знал, сколько лет провёл в заточении, ничего не менялось. Последующие короли обращались со мной строго в соответствии с тайным указом Анри. Я мог остаться там навечно, но однажды был разбужен грохотом. Кто-то разбивал кладку, закрывшую проход в
Он улыбнулся своим воспоминаниям и покачал головой.
— Генрих, мой милый мальчик Генрих, правнук Анри. Он был таким же бунтарём, как и его прадед. Он, получивший при рождении имя Анри, не пожелал быть вторым и стал Генрихом. Он был смел и обо всём имел своё мнение. Он желал провести реформы, которые, как это всегда бывает, встретили сопротивление в обществе и при дворе. Его несколько раз пытались убить, в том числе магическим способом. Смертельное заклятие, направленное против него, приняла на себя его сестра Инес, которая с детства увлекалась магией. В те дни она лежала ни жива ни мертва уже несколько недель, и все попытки пробудить её были безуспешны. И тогда Генрих вспомнил обо мне и решил дать шанс своей сестре, а заодно и мне. Не знаю, что он ожидал увидеть, явившись в моё подземелье: заросшего космами старца или сумасшедшего колдуна, но увидел он примерно то же, что и ты сейчас. Даже в заточении я не позволял себе опуститься, в конце концов, я же принц Монморанси! Справившись с изумлением, он воспрянул духом и пообещал мне свободу, если я спасу его любимую сестрёнку. Мне надоело сидеть взаперти, и я согласился. Не думаю, что Инес испытывает ко мне благодарность за столь странную услугу, но именно ей выпало стать моей невольной спутницей на последующие годы. А я, выбравшись из заточения, вскоре получил, наконец, титул принца без права наследования и занял пост придворного алхимика. Я превращал ртуть в золото, пока на западе не появились золотые копи, изобретал лёгкие и прочные сплавы, готовил яды и противоядия… Но знаешь, Марк, я не мог подобно Инес сидеть в Белой башне, довольствуясь обществом узкого кружка приближённых. Мне было скучно. Я много времени провожу в городе, меняя дома, имена, друзей и женщин. Впрочем, — он снова усмехнулся, — это не относится к делу, как и многое из того, что я тебе рассказал. Просто мне не с кем было поговорить об этом раньше, вот я и разболтался.
Он поднялся и, подойдя к столу, наполнил кубок вином, после чего вернулся на место.
— Теперь о том, что тебя интересует. Филипп. Он провёл в своём узилище куда меньше времени, чем я. Пять лет, те самые пять лет, что ушли у Анри, чтоб построить далеко на юге среди лесов и гор хорошо укреплённый замок Лорм, предназначенный именно для того, чтоб содержать там тайного узника. С Филиппом туда отправилась его жена Клара и сын Луи. Его тюремщиком стал барон Клер де Роган. Их содержание так же не было суровым, их там ни в чём не стесняли, они жили своим двором, как и положено богатым людям, свободно передвигались по всей крепости, о размерах которой ты имеешь представление, однако, им запрещено было выходить за стены. В заточении у Филиппа родился ещё один сын Альбер, но он умер довольно молодым. А вот Луи умудрился жениться на дочери де Рогана Элоизе. От этого брака родилось двое детей Элинор и Этьен, которые скончались детьми. Таким образом, следовало считать, что после смерти Луи род Филиппа пресёкся.
— Следовало считать? — подозрительно прищурился Марк.
— Генрих так и счёл и решил перевернуть эту страницу. Мы были с ним довольно близки, он доверял мне и знал, что я сохраню эту тайну. Он принял меры для того, чтоб уничтожить все свидетельства того, что произошло со мной и Филиппом, изъяв и отправив в печь все доступные ему письменные документы. И напоследок он подарил Лорм вместе с замком своему другу Альберу де Лианкуру, которого сделал первым графом де Лормом. Потомки Клера де Рогана в награду за молчание получили титул виконтов и земли.
— И что в этом было не так? — насторожился Марк.
— Я был в Лорме, когда Арнольд де Роган покидал замок, отправляясь в своё новое имение. Его облик поразил меня. Уже никто не помнил, как выглядел Филипп, все его портреты были уничтожены, но я-то это знали увидел несомненное сходство между ним и Арнольдом де Роганом.
— Арнольд де Роган был потомком Филиппа?
— Прямым, причём по мужской линии. Разбираясь в этой странной ситуации, я провёл расследование и узнал, что у Элоизы, жены Луи был брат Жиль. Они сочетались браком почти одновременно, но Жиль был бездетен долгое время, и вдруг у его жены родился сын, которого назвали Робером. Я отыскал старую повитуху, которая принимала роды и расспросил её. Она сказала, что женщина, родившая того ребёнка, умерла родами, но супруга Жиля де Рогана была жива ещё почти двадцать лет после этого. В тот год скончалась Элоиза.
— То есть, Робер де Роган был внуком принца Филиппа, но это скрыли, выдав его за сына дяди?
— Да, и таким образом кровь моего братца перелилась в род де Роганов. Я долгое время наблюдал за ними, размышляя, известна ли им эта тайна, но они сидели тихо, высовываясь из своего поместья лишь для того, чтоб съездить на войну. И вдруг очередной виконт де Роган является в столицу, напяливает золочёные латы и крутится при дворе, потом сводит знакомство с де Полиньяком, а тот начинает интересоваться усыпальницей Филиппа в Лорме, а после устраивает покушение на маркиза де Лианкура, в котором обвиняет тебя. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять, что всё это значит. Этот глупец младшенький де Роган мало того, что проболтался о тайне своей семьи, но ещё и вступил в сговор с де Полиньяком, явно намереваясь претендовать на престол Сен-Марко.