Дело об убийстве в винограднике
Шрифт:
Тишину разорвал скрипучий кашляющий смех. Это смеялся подсудимый. Он буквально заходился от хохота, утирая выступившие на глазах слезы.
– Ну вот, – сказал Ницан. – А теперь мы можем воспользоваться помощью госпожи Баалат-Гебал и проверить, что представляли собой печати, подмененные на ее дверью сегодня ночью, после размолвки с храмовым казначеем. Надеюсь, здание суда заговорено от проникновения Ламашту-насылающей-болезни и ее демонов?
– Разумеется, – буркнул судья.
По знаку Ницана госпожа Баалат-Гебал сошла с помоста, подошла к столу вещественных доказательств, выложила из своей сумочки три амулета и скромно отошла в
– Прошу мага-эксперта Лугальбанду определить, существует ли связь между подсудимым и этими амулетами.
– Не надо, – сказал вдруг Балак, перестав смеяться. – Ваша взяла, господин сыщик. Я признаю, что изготовил эти печати – именно так, как вы сказали, заменив сердолик камнем-хамелеоном эльмешу. Но устанавливал их не я.
– Кто же? – недоверчиво спросил судья.
Балак пожал плечами.
– Этого я не знаю, – ответил он. – Я ни разу в жизни не видел заказчика. Получал задания анонимно. Сначала об изготовлении печатей для спальни господина Алулу-Бази. Потом – для спальни госпожи Энненет. Правда с их использованием он несколько задержался – приказал мне сначала изготовить голема и убить начавшего о чем-то подозревать Сивана. Потом приказал дать показания в суде против этого человека, – он указал кивком на Ницана. А прошлой ночью я сделал печати для спальни госпожи Баалат-Гебал.
– Вот подлец! – громыхнула дама.
Балак сдержанно улыбнулся, словно его похвалили.
– Вы наложили заклятье, чтобы лишить меня памяти о той ночи? – спросил Ницан.
– О, это было комплексное заклятье! – с видимым удовольствием ответил Балак. – Я горжусь им. Оно содержало, во-первых, воздействие на Сивана, побудившее его вечером прийти на площадку для собранного урожая, во-вторых, воздействие на вас – чтобы вы тоже пришли туда, сразу после убийства и попытались выдернуть из раны кинжал. Наконец, оно же заставило полицейских изменить свой маршрут и явиться прямо на место преступления. Они, конечно, ничего не помнят. И объяснить не могут. Изюминка в том, что каждая фаза должна была включаться в строго определенное время.
– Поведение овец объясняется именно этим заклятьем? – спросил Ницан.
– Овец? Ах да, – по лицу мага мелькнула тень раздражения. – Это побочный эффект. А что? Это вызвало у вас подозрение?
– Не сразу. В совокупности с остальными событиями, – ответил сыщик. – Вернемся к личности вашего заказчика. Значит, вы его никогда не видели.
Балак покачал головой.
– И даже не представляете, кто это был?
– Зачем это мне? Платил он исправно. И еще хочу заметить, что я всего лишь выполнял его распоряжения.
– Что же, – Ницан отошел от подсудимого. – Похоже, он действительно не знает, кто стоял за всеми этими преступлениями... Зато знаю я, – с этими словами сыщик медленно приблизился к скамьям представителей храма Анат-Яху.
Казначей Кислев вскочил.
– Клянусь всем, клянусь посмертным воздаянием! – истерично закричал он. – Я не виновен в смертях этих людей! Я ничего не сделал и ни в чем не виноват! Не подходите ко мне, вы чудовище!
– Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, – мирно заметил Ницан. – Я знаю, что вы этого не делали. Я просто хочу вам задать один вопрос. Повторите еще раз, кому вы передавали доверенности, когда получали их от обитателей дома престарелых?
Кислев беспомощно оглянулся.
– Кому – что? Ах, передавал... Да, конечно. Преподобному Хешвану, – пролепетал Кислев. – Он их заверял у верховного жреца и
– То есть, в течение суток доверенности находились не у вас? – уточнил Ницан.
– Это так, – подтвердил старший жрец, спокойно глядя на сыщика. – Таковы правила. Может быть, вы хотите теперь обвинить во всех этих преступлениях меня? – надменная усмешка чуть искривила его тонкие губы.
Ницан ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел на преподобного Хешвана.
– Скажите, преподобный Хешван, что вы делали у апартаментов госпожи Сэрэн-Лагаши в то утро, когда она умерла? – спросил вдруг он. – И почему после этого вы молили богиню Анат-Яху уберечь вас от болезней, насылаемых демоницей Ламашту и демоном Эррой?
– Что-о?! – возмущению преподобного Хешвана, казалось, не было границ. – Как вы смеете?! Я...
– Я был там, преподобный, – негромко сказал Ницан. – Я стоял за статуей богини и видел, как вы вышли из правой галереи, где находятся покои госпожи Сэрэн-Лагаши. И слышал вашу молитву. Правда, смысл ее стал мне ясен лишь после того, как я узнал о причинах смерти госпожи Энненет.
– У вас нет доказательств! – возмущенно воскликнул старший жрец. – И быть не может! Ваша честь, – он повернулся к судье, – оградите меня, наконец, от этого наговора!
Ницан удивленно поднял брови.
– Но у меня есть доказательства, – сказал он. – И я могу представить их немедленно. Ваше преподобие, потрудитесь снять очки.
Хешван отшатнулся. Ницан быстро протянул руку и сорвал с него очки в массивной оправе.
– Вот оно, доказательство! – торжествующе произнес он. – Ваша честь, прошу обратить внимание на отметины возле глаз преподобного Хешвана. Это следы лихорадки Ламашту – ашшурской оспы!
Виски жреца, ранее прикрытые оправой, были обезображены крохотными рубцами, похожими на птичьи следы.
– Видите ли, – объяснил Ницан, обращаясь к судье Габриэлю, – повреждение печати, удаление имени больного и подмена камня опасны не только для того, против кого эти действия направлены, но и для того, кто их совершает... – он вспомнил слова Астаг и не удержался от того, чтобы процитировать: – «Пантера вырвавшаяся из клетки, может ведь броситься и на того, кто ее выпустил». Вот так обычно и происходит. Так что человек, совершивший злодеяние против госпожи Энненет, должен был тоже переболеть ашшурской оспой. Правда, в очень легкой, несмертельной форме. Как болеют дети. В подобном случае у глаз остаются именно такие отметины – он вновь указал на окаменевшего Хешвана.
Омри Шамаш отчаянно замахал руками и привлек внимание судьи. Сжалившись, тот вернул следователю дар речи.
– Но ведь и это не доказательство! – закричал следователь осипшим от вынужденного молчания голосом. – Его преподобие мог переболеть ашшурской оспой и в детстве!
При этих словах старший жрец словно очнулся. Он медленно посмотрел на Омри Шамаша и отвернулся. По губам его скользнула презрительная усмешка.
– Этого не могло быть, Омри, – мягко сказал Ницан. – Ты бросил его преподобию спасательный круг, но он, как видишь, не захотел им воспользоваться. Знаешь, почему? Потому что ему известны принципы отбора послушников в храм Анат-Яху. А тебе не известны. Среди прочего в этих правилах сказано, что кандидат не должен обладать никакими телесными изъянами. В том числе рубцами, шрамами, оспинами и так далее. Если бы эти оспины были у преподобного Хешвана в детстве, он никогда не стал бы жрецом.