Дело передается в суд
Шрифт:
Он здорово отчитал меня тогда за чересчур поспешные выводы. Здорово, но зря, потому что из допроса жены утильщика выяснилось, что моя версия, кажется, близка к истине. Но прежде чем я вызвал ее, мы получили из больницы сообщение о том, что заведующий утильларем Семен Сергеевич Веселов не приходя в сознание скончался.
Веселову допрашивала следователь прокуратуры Надежда Петровна Крымова. Несмотря на свою молодость, Крымова обладала большим опытом, в сочетании с незаурядным природным умом это всегда обеспечивало ей успех в работе. В особо сложных случаях Кунгурцев добивался, чтобы прокуратура присылала к нам именно Крымову, и она действительно помогла нам распутать немало дел, казавшихся неразрешимыми.
Наверно, это было очень жестоко: подвергать допросу
И мы не обманулись в своих ожиданиях. Мария Даниловна дала нам очень ценные сведения. Маленькая, совершенно седая убитая горем женщина изо всех сил старалась помочь следствию. В ее покрасневших от слез глазах я читал укор себе и всему нашему отделу за то, что мы до сих пор не поймали убийцу ее мужа.
Для Марии Даниловны Семен Сергеевич был на свете всем — и мужем, и другом, и врачом, и нянькой. Она поздно вышла замуж, очень часто болела. Врачи запретили ей иметь детей. У Семена Сергеевича был сын от первого брака, он жил на Дальнем Востоке и изредка навещал отца. У нее же, кроме мужа, не было никого. С годами болезнь ее усилилась. Муж ухаживал за ней, оберегал от всяких волнений, различных мелких и крупных неприятностей. За свою жизнь Семен Сергеевич сменил много профессий и мест работы, но нигде не оставлял по себе плохую память, нигде не покушался на чужое добро. Вдвоем они жили не роскошно, конечно, но в главном себе никогда не отказывали.
Последние два года Веселов работал заведующим пунктом по сбору утильсырья. По словам Марии Даниловны, Веселов помимо своей воли и желания был втянут в какие-то грязные дела. Будучи неопытным в подобного рода вещах, он не сразу сообразил, в какую компанию попал. Поняв же, ужаснулся, но нашел в себе мужество не только категорически отказаться от участия во всех махинациях, но и пообещать главным заправилам, что, если это будет продолжаться, он сообщит о них в органы милиции.
Тогда ему стали угрожать. Семен Сергеевич пытался скрыть от жены свои неприятности, старался уберечь ее от лишних волнений, но в том, что ему плохо, сердце жены не могло ошибаться. Мария Даниловна назвала человек пять, которых она знала и которые, по ее мнению, угрожали мужу. Но сказать что-нибудь определенное, а тем более обвинить кого-нибудь из них в убийстве она бы никогда не посмела. Были ли у Семена Сергеевича с собой деньги, Мария Даниловна не знала, в эти дела он ее тоже не посвящал. Возможно, и были, так как Веселов иногда со сборщиками утиля рассчитывался своими деньгами. По крайней мере, совсем без денег он не выходил на улицу.
Что же касается молотка, то Мария Даниловна впервые увидела его на столе следователя.
Когда Веселова ушла, я торжествующе посмотрел на Кунгурцева. Но он, кажется, не обратил на мой взгляд никакого внимания.
Дальнейший план действий вырабатывался на совещании оперативной группы, в которую были включены следователь Крымова и четыре работника милиции, в том числе и я. Возглавлял группу Петр Иванович Кунгурцев. Эксперты (медик и графолог) уже кое-что успели установить. Оказалось, что группа крови убитого Веселова совпадала с группой крови, обнаруженной Кунгурцевым в кабине телефона-автомата. Выяснилось также, что анонимная записка была написана не Веселовым и что его смерть произошла от двух ударов тяжелым предметом, возможно молотком, пробившим черепную коробку. На черепе Веселова было обнаружено еще несколько небольших ран, скорее, даже ссадин. Но, как категорически утверждал эксперт, от этих ран он умереть не мог, в крайнем случае мог ненадолго потерять сознание. На деревянной ручке найденного нами молотка сохранились слабые отпечатки пальцев, непригодные для идентификации. Однако утильщик был убит не этим молотком, так как вскрытие показало, что предмет, которым Веселову нанесли смертельные рапы, был меньшего диаметра. Примерно было установлено и время
Все сообщенные экспертами факты в общем не противоречили моей версии. Только наличие ударов, нанесенных двумя предметами, озадачило всех. Высказывался целый ряд весьма неожиданных предположений. В конце концов сошлись на том, что убийца, отбросив первый молоток как малоэффективный, добил старика вторым молотком, который унес с собой. Мы расходились в оценке кое-каких деталей, но в главном были единодушны — убийцей был кто-то из утильщиков. Деньги же и часы если и были взяты, то лишь для того, чтобы симулировать убийство с целью ограбления.
— Я уже давно занимаюсь утильщиками, которых назвала жена Веселова, — сказал в заключение сотрудник ОБХСС нашего отдела. — Я бы и сейчас мог предъявить им кое-какие обвинения, но не делаю этого, потому что на днях, по моим сведениям, они должны провернуть одно дельце, после чего их не спасет никакой адвокат. Я думаю, что смогу вам кое-чем помочь.
— А есть у тебя образцы их почерков? — спросил я.
— Нет, не всех, но это самое простое. Сегодня же они будут у вас. И еще я хочу сказать, — добавил он, — что хотя убитый Веселов не шел, конечно, ни в какое сравнение с остальными, но он тоже был совсем не так безгрешен, как об этом говорила его жена, хотя, скорее всего, она об этом действительно ничего не знала.
Сотрудник ОБХСС не обманул нас. Через несколько часов мы, пригласив эксперта-графолога, сличали почерки пятерых утильщиков с анонимной запиской. Все оказалось даже проще, чем я ожидал. Анонимная записка, найденная нами на столе Веселова, была написана заведующим складом книжного утиля, старым жуликом и проходимцем, как выразился сотрудник ОБХСС, Михаилом Алексеевичем Петруничевым.
Дело о загадочном убийстве понемногу прояснялось.
Мне казалось вовсе не обязательным ходить на склад книжного утиля. Я так и сказал Кунгурцеву.
— Разрешите мне вызвать Петруничева в отдел, чего за ним бегать. Ведь и так уже нам давно все ясно, только зря время теряем.
Но Кунгурцев не согласился со мной.
— Иди посмотри на Петруничева в близкой ему рабочей обстановке, в естественных для него условиях, а допросить его за следовательским столом ты ведь всегда успеешь.
Что он убежит, мы не боялись. С того момента, как было выяснено, что он автор анонимной записки, за ним было установлено наблюдение.
Склад книжного утиля производил сильное впечатление. Такого количества книг, собранных в одном месте, мне еще видеть не приходилось. Длинные, на десятки метров стеллажи в городской Публичной библиотеке всегда вызывали во мне благоговейный трепет. Но то, что я увидел здесь, поражало самое смелое воображение. На крохотной территории склада высились горы, сложенные из журналов и книг. В толстых кожаных переплетах, ледериновых обложках, отдельными кое-как скрепленными листами или просто россыпью, покоробившиеся, пожелтевшие и сморщившиеся от времени, и совсем новые, как будто только что из типографии, они вызвали во мне чувство, понятное только таким же, как я, фанатикам библиофилам. Хотелось взять книги в руки, полистать их, потрогать. И хотя я понимал, что в утиль хороших книг не сдают, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить о цели своего прихода.
В малюсеньких промежутках-улочках между книжными горами деловито сновали работники склада. Они разгружали грузовики с новыми партиями книг, взвешивали книги на огромных весах, заполняли накладные, выписывали шоферам путевые листы.
Благодаря взятой в ОБХСС фотографии я легко узнал заведующего складом утиля Петруничева. Это был небольшого роста, полный, уже немолодой человек с низким, густым голосом. Сверкая глазами, он за что-то ругал огромного грузчика, который недовольно переминался с ноги на ногу, бурчал себе под нос, но открыто возражать не осмеливался. Между тем Петруничев расходился все больше и больше. Он уже не говорил, а кричал. Как мне показалось, причина для такого гнева была не слишком серьезной, но, как видно, для Петруничева это не имело большого значения.