Дело при Ляхово
Шрифт:
Кроме того, Ляховское дело Кутузов использовал в качестве доказательства правильности выбранной им стратегии. Он беседовал с Ожеро, который из Балтутино написал Бертье: «Я имел честь быть представленным его светлости князю маршалу Кутузову». После этого в «Журнале военных действий» за 29 октября (10 ноября) появилась запись: «Генерал Ожеро в разговоре показал, что корпус генерала Барогай-Гиллери, в котором он находился, имел секретное повеление открыть и устроить новую военную дорогу от гор. Ельни до гор. Калуги, что ясно доказывает намерение главной французской армии по выходе из Москвы следовать на Калугу и далее и чрез то овладеть изобильнейшими губерниями; в чем они и предупреждены были при Малоярославце и при Медыне». Мы в точности не знаем, что говорил фельдмаршалу Ожеро, но в аутентичности приведённых выше слов позволим себе усомниться. Во-первых, упомянутые ранее приказы императора Барагэ д’Илльеру указывают конечной точкой назначения его дивизии только Ельню. Во-вторых, 24 октября Виктору был послан приказ выступить 26-го (при благоприятных обстоятельствах) с дивизией Жирара и кавалерийской бригадой на Калугу, куда он мог бы прийти 30-го. Но этого не произошло, так как Виктор ушёл на помощь Сен-Сиру, а по сему не понятно, откуда Ожеро мог знать об этом приказе. Не мог же Виктор или Шарпантье послать на столь далёкое расстояние, в Калугу, одну дивизию Барагэ, тем более уже блокированную в Ельне русскими войсками! К тому же, уже 30 октября Барагэ было приказано быть настороже и в случае необходимости отходить к Смоленску. Скорее всего фельдмаршал хотел «выдать желаемое за действительное», а точнее, уверить всех в том, что он точно предугадал желание французов прорваться на юг. Писал же он 28 октября (9
74
Кутузов. IV. 2. 248, 226; PC. 1909. № 11. С. 362–363.
Как нередко случалось, победители не смогли «по справедливости» поделить почётные лавры. Так, Давыдов считал, что победная реляция «послужила в пользу не нам, а Фигнеру, взявшему на себя доставление пленных в главную квартиру и уверившему светлейшего, что он единственный виновник сего подвига. В награждение за оный он получил позволение везти известие о сей победе к государю императору, к коему он немедленно отправился». За такое радостное известие артиллерии капитан Фигнер был произведён в подполковники с переводом в гвардейскую артиллерию и, кроме того, получил денежное вознаграждение в 7 тыс. рублей. Больше всех возмущался несправедливым распределением наград старший из русских начальников. Хорошо информированный о разного рода интригах, Ермолов писал: «Генерал-адъютант граф Орлов-Денисов доносил, что по болезни не в состоянии заниматься бывшим в его распоряжении отрядом, просил о передаче его. Не скрывая негодования своего он принимал за оскорбление, что при разбитии рекрутского депо генерала Ожеро и рассеянии других его частей, признано содействие наших партизанов, а не ему одному приписан весь успех». Действительно, документы Главной квартиры свидетельствуют, что в трактовке событий у Ляхова отдали предпочтение версии Сеславина и Фигнера, признавая тем самым самостоятельность партизанских начальников. 14 ноября Кутузов «с сожалением осведомился о болезни» Орлова-Денисова и отпустил его для излечения, поручив его летучий корпус генералу Бороздину. О том, что никакой болезни не было, свидетельствуют победные реляции и рассказ Давыдова, который 15 ноября вместе с отрядом Орлова-Денисова безуспешно атаковали колонны старой гвардии. «Я как теперь вижу, — вспоминал партизан, — графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами… После сего поиска мы отошли в Хиличи, где граф Орлов-Денисов сдал отряд свой присланному на его место генерал-майору Бороздину». {75}
75
Давыдов. 300, 310–313; ЗАПИСКИ ЕРМОЛОВА. 237; ВУА. XIX. 168, 169. Возможно, к этому делу имеют касательство слова Платова в письме к Виллие от 3 декабря: «Орлов-Денисов по молодости его сильно закапризничал. Я в нем ошибся» (PC. 1877. № 12. С. 680). Отзвуки этого «соревнования честолюбий» звучат и в замечаниях Сеславина на сочинение Данилевского, процитированных выше. Настойчиво подчёркивая, что Ожеро пленили только партизаны, он даже отступает от истины, заявляя: «Никогда ни я, ни товарищи не приглашали его (Орлова-Денисова). Он прискакал на выстрелы с одним казаком и был только зрителем и свидетелем наших дел» (Семевский. 45, 47–48). 31 октября (12 ноября) Кутузов писал, что Наполеон был «предупрежден… в предприятии своем ворваться в Калугу, что известно нам из показания пленных генералов» (СОБЫТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 Г… Малоярославец. 1993. С. 72).
Как же оценивали значение боя при Ляхове историки? Некоторые из них, буквально понимая слова Кутузова, писали, что «дело при Ляхове замечательно в истории отечественной войны тем, что тут в первый раз положил оружие целый неприятельский отряд, носивший название корпуса». По мнению Ф. Сепора, поражение Барагэ открыло дорогу, по которой Кутузов мог раньше французов прибыть в Красный. «Отступление Барагэ д’Илье, — подчёркивал Михайловский-Данилевский, — оставило Смоленск совсем без защиты с южной стороны, откуда, между тем, подходила Главная русская армия. В этом заключалась особенная важность дела под Ляховым». Кроме того, как добавлял Богданович, следствием поспешной ретирады Барагэ было взятие 11 ноября двух магазинов, которые французы не успели вывезти, — под Клементьевом и Княжем, а 13 ноября — магазина в Пронино. Подобная оценка сохраняется и до сих пор. «Поражение противника у Ляхово, — писал Ростунов, — позволило главным силам русской армии пройти на Ельню (?), Красный в обход Смоленска с юга и запада». {76} Подобные оценки не совсем корректны. Можно подумать, что отбейся Ожеро от партизан и останься Барагэ д’Илльер на месте, они смогли бы «не позволить» русской армии обойти Смоленск! Абсурдность подобного допущения очевидна, к тому же Барагэ и не имел такой задачи, напротив, император несколько раз повторял ему приказ отойти к Смоленску и не подвергать себя опасности. Русская армия приближалась к Смоленску более коротким путём и начала обгонять французов гораздо раньше, под Вязьмой, в чём, естественно, никакой вины Барагэ не было. В потере магазинов южнее Смоленска Барагэ также вряд ли можно винить, по крайней мере большую долю ответственности за это должен нести тогдашний генерал-губернатор Смоленской провинции генерал Шарпантье, которому эти магазины непосредственно подчинялись. Мы полагаем поэтому, что особенно ощутимым был для Наполеона моральный урон, не зря ведь он вспомнил о Байлене. Безусловная же вина Барагэ состояла в том, что он, необъяснимым образом, не оказал помощи своему подчинённому.
76
ИСТОРИЯ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ КАЗАЧЬЕГО ПОЛКА. 250; Сепор Ф. ПОХОД В МОСКВУ В 1812 Г. М., 1911. С. 132; Михайловский-Данилевский А. И. ОПИСАНИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1812 Г. СПБ., 1899. С. 394; Богданович.ІІІ. 95; Ростунов. 65.
А вот русские командиры в деле при Ляхове проявили инициативу, решительность, упорство и находчивость в достижении цели. Действуя почти исключительно кавалерией, партизаны сумели блокировать часть войск противника и отбить его контратаки, при этом недостаток в пехоте был компенсирован активными действиями артиллерии, недаром двое из партизанских предводителей были артиллеристами. Честолюбивое стремление к первенству не помешало им объединиться ради достижения общей цели; при этом, однако, нельзя говорить, будто партизаны, приглашая для атаки Орлова-Денисова, «ничуть не щадят своего самолюбия и передают славу предстоящей победы генералу армии, лишь бы только победить неприятеля!». {77} Следует также подчеркнуть, что «героями дня» были не только упомянутые выше три партизанские партии и «летучий корпус», но и те казачьи полки (И. А. Андрианова 1-го, И. И. Андрианова 3-го, войскового старшины Данилова и майора С. Ежова 2-го), которые с самого утра 9 ноября теснили арьергард Барагэ д’Илльера от Балтутино к Холму. Именно при их содействии Барагэ был поставлен в положение «буриданова осла»; он так и не решился подать руку помощи своему подчинённому.
77
Ильинский В. Н. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА И ПАРТИЗАН СЕСЛАВИН. Тверь. 1912. С. 28.
Внезапно атакованный неприятель поначалу растерялся и не проявил достаточного упорства в обороне. Маршевые батальоны Ожеро, состоявшие из молодых конскриптов, были мало обученными и слабо сплочёнными, к тому же не имели артиллерии,
Фрагмент письма французских военнопленных Калужскому губернатору
Эпилог
Долго ещё Наполеон помнил о позорной капитуляции у Ляхово и продолжал сердиться на Барагэ д’Илльера. Возвратясь в Париж, он поинтересовался 3 января 1813 г., получил ли военный министр указ от 13 ноября прошлого года об отдании под суд этого генерала. До суда, однако, дело не дошло, так как 6 января Барагэ умер в Берлине. Он знал, что его осуждали, и, как писал Гурго, для такого щепетильного в вопросах чести генерала и доброго француза, как Барагэ д’Илльер, перспектива быть преданным суду могла иметь гибельное влияние на его уже очень расстроенное здоровье. Свидетельство о его смерти гласило: «воспалительная и нервная лихорадка». 7 января маршал Ожеро написал Бертье о смерти генерала и о том, что его похоронили в католической церкви Берлина, причём, была организована почётная похоронная процессия, соответствовавшая его званию. 16 января Бертье официально известил императора о смерти генерал-полковника драгун и рекомендовал на эту должность Латур-Мобура. Наполеон по-прежнему был зол на Барагэ. Он не согласился с формулировкой причины его смерти, предложенной военным министром: «умер вследствие тягот последней кампании», и только «в виде исключения» (таково было выражение указа) признал 2 августа 1813 г. пожизненную пенсию в 3000 франков для вдовы генерала Барагэ д’Илльера. {78}
78
Chuquet. LA GUERRE. I. 134, 139; III 329–330; Gourgaud. 466.
Не забыл император и о другом виновнике поражения. 3 февраля 1813 г. он написал военному министру: «Я получил рапорт генерала Ожеро. Этот генерал поступил очень дурно. Следует отстранить его от должности, а решение по этому делу отложить до того времени, когда можно будет его выслушать». От должности генерал был отстранён, но выслушать его императору так и не довелось, поскольку тот возвратился из русского плена лишь 15 августа 1814 г. {79}
79
Chuguet. ORDRES. II. 509. Хотя Наполеон считал Ожеро «весьма посредственным», однако нужда в генералах заставила назначить его 9 июля 1815 г. командиром бригады в обсервационный корпус Вара к маршалу Брюну. В отставку Ожеро вышел генерал-лейтенантом в 1824 г. и умер в 1836 г. Отзывы современников о нём противоречивы: один говорил, что он «совершенно лишён военных достоинств», другой писал, что это был «очень красивый человек, покрытый ранами, храбрый как его шпага» (Pigeard A. LES ETOILES DE NAPOLEON. Paris. 1996. P. 201–202).
Генерал Ожеро, командир 1-й маршевой полубригады второй майор А.С.В. д’Эстют де Траси и другие офицеры были отвезены в Калугу. Там «майор Виктор Траси и комисар главной квартиры графа Бараге-Дильера Карл Арно» написали письма гражданскому губернатору Каверину, в которых, по словам последнего, объяснили: «1-й что на содержание его получает он только один рубль в сутки, как в тоже время подполковники получают полтора рубля; звание же майора в французских армиях превышает чин подполковника; 2-й что он… получал одинаковое содержание с офицерами нижних чинов, во Франции же имел равное содержание с подполковниками». Губернатор, найдя подтверждение этому обстоятельству у пленных генералов, рекомендовал «означенным пленным Траси и Арно производить выдачу денег по тому же назначению, какое следует подполковникам», и сообщил об этом в Петербург. {80} Затем пленные были отправлены в Тамбов. Здесь в списке пленных от 23 сентября 1813 г. упоминаются Ожеро из division de reserve, Шарль Д’Арно (Charle d’Amaud — commis. de guerre), адъютанты Ожеро капитаны Годар (Godart) и Ж. Адари (Hadaris). {81}
80
Ассонов В. И. в тылу армии. Калуга. 1912. Сб. док. С. 44–45; ГАКО. Ф. 86. On. 1. Д. 421. Л. 10.
81
ГАКО. Ф. 86. On. 1. Д. 421. Л. 10; ТАМБОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. 7, 106, 120. Другой пленник, граф П. Л. де Боволье встретил отряд Ожеро в Рязани (PC. 1893. № 1. С. 26).
Фрагмент письма французских военнопленных, переведенного на русский язык
Секретарь императрицы Г. И. Вилламов писал 2 апреля 1813 г. тамбовскому губернатору: «Его королевское величество княгиня Радзивил урожденная принцесса Прусская, просила Ея Величество Государыню Императрицу Марию Федоровну о всемилостливейшем покровительстве находящемуся в плену французскому майору Виктору де Траси, в доставлении матери его сведения о нем», и просил губернатора узнать, «mom-ли это Виктор де Траси, который взят в плен с генералом Ожеро близ Смоленска и потребовав от него в таком случае письма к его матери». К сентябрю майор был отправлен в Петербург. {82}
82
ТАМБОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. 49, 107, 122,123. Позднее де Траси был морским министром Франции в 1848–1849 гг. (Goriainow. 293).
Пленные из отряда Абержу и из магазина в Княжем 2 (14) ноября отбыли в глубь страны в составе большой партии штабс-капитана Кахначевского. Они прибыли сначала в Мосальск Калужской губернии, затем в Белев Тульской губернии, а потом в уездный городок Лебедянь. {83} Оттуда написали 26 февраля 1813 г. письмо Калужскому губернатору, в котором донесли, что «были взяты в плен
12 ноября и препровождены в Главную квартиру генерала Кутузова», и далее: «Сей Князь принял нас самым любезным образом и уверил, что везде с нами будут поступать с приличным офицерам уважением, особенно столь обиженным судьбою войны. Он соблаговолил рекомендовать нас нашим проводникам и сказал, что мы будем получать жалованье со всевозможной точностию». Однако, после 25 ноября они никакого содержания не получали, и просили губернатора выплатить положенные им деньги. Письмо было подписано двадцатью офицерами, в том числе и «порутчиком Вилье», то есть автором мемуаров Вьейо. Все они упоминаются в двух списках пленных, находившихся в Лебедяни. Эти перечни помогли нам уточнить состав колонны Абержу. Сохраняем написание имён, содержащихся в этих списках, а в скобках приводим данные из мемуаров Вьейо.
83
Vieillot. 175 s, 237 s. Судьбе этой партии пленных посвящена статья В. А. Бессонова «Военнопленные 1812 г. в городе Мосальске».