Дело принципа

Макбейн Эд

— Здорово все-таки, что мы сбежали оттуда, — сказал мальчик. — В жизни не бывал на более дурацкой вечеринке.

— Скука смертная, — подтвердила девочка.

Лежа ничком на каменном выступе, Хэнк продумывал возможные пути отступления. Ему не хотелось вспугнуть парочку, обнаружив свое присутствие. И в то же время у него не было никакого желания слушать подростковую болтовню. Однако, на его несчастье, попасть обратно можно было лишь пройдя мимо влюбленных, расположившихся на земле под раскидистым деревом, что росло справа от тропинки.

И тогда, поняв, что отступление невозможно, Хэнк решил покориться судьбе.

— Послушай, а сколько тебе лет? — спросил мальчик.

— Тринадцать. То есть уже почти четырнадцать. Мне исполнится четырнадцать в конце этого месяца.

— Ты все еще ребенок, — констатировал мальчик.

— Вовсе нет. А тебе сколько лет?

— Шестнадцать.

— Подумаешь… Среди моих знакомых есть ребята и постарше.

— Правда?

— Конечно.

— Что ж, скажу честно, — признался мальчик, что с виду тринадцать лет тебе не дашь. Ты выглядишь гораздо старше.

— И даже старше, чем на четырнадцать?

— Вообще-то да.

— Ну а, по-твоему, на сколько лет я выгляжу? Мальчик ответил не сразу.

— Ну, я бы сказал, что тебе по меньшей мере лет пятнадцать, — немного помолчав, сказал он.

— Так много?

— Ага.

— Здорово, — вздохнула девочка. — Мне здесь нравится.

— Ага. А тебе что больше нравится: лето или зима?

— Лето.

— Мне тоже. Зимой холодно, долго не погуляешь. Приходится почти все время торчать дома.

— Ага. — Девочка замолчала. — А какой твой любимый цвет?

— Красный. А твой?

— Желтый. А кто тебе больше всех нравится из певцов?

— Вик Деймон. — Пауза. — О нет, только не это!

— Что?

— Надеюсь, ты не сходишь с ума по этому уроду Пресли?

— По Элвису-то? Нет. Он слишком волосатый. Ему давно не мешает подстричься. — Девочка хихикнула. Мальчик тоже засмеялся. — Здорово, — сказала она. — Просто вот так сидеть и разговаривать. А ты вообще запросто ладишь с людьми?

— Не всегда. Но с тобой мне очень хорошо и легко.

— Мне тоже нравится с тобой разговаривать. А то ведь со старшими это нелегко, правда?

— Что?

— Поговорить.

— А то! Я ненавижу общаться со стариками. Меня от них тошнит.

— Ну вообще-то я не имела в виду дряхлых стариков. Тех, кому уже умирать пора.

— И я тоже. Я веду речь об обычных пожилых людях. Ну, тех, кому лет по сорок — сорок пять.

— Ясно. А сколько лет твоим родителям?

— Слишком много, — с усмешкой ответил мальчик.

— А мои еще не очень старые. — Девочка помолчала. — Но с ними все равно ужасно трудно разговаривать, правда.

— И не говори.

— Ты им что-нибудь рассказываешь?

— Не-а.

— А почему?

— Потому что как-то раз я стал рассказывать отцу о том, как мы — я и двое моих друзей — договорились копить деньги, чтобы потом, когда мы вырастем, можно было бы в складчину купить машину. Это была очень

хитрая задумка, мы собирались по выходным наводить порядок в подвалах, а хлам потом сдавать в утиль. Понимаешь? И вот я, значит, битых полчаса объяснял ему, что к чему, а он потом лишь оторвался на секунду от газеты, взглянул на меня и сказал: «Молодец, Лонни! Хороший мальчик». И как тебе это понравится? Я распинался перед ним целых полчаса, рассказывал, какое грандиозное предприятие мы затеяли, а он говорит мне, что я хороший мальчик. Наверное, он и не слушал меня. Так что с тех пор я решил, что не буду больше понапрасну сотрясать воздух. Родители называют меня Лонни-молчун.

— А моя мама думает, что я рассказываю ей все, — сказала девочка, — но это не так.

— На мой взгляд, нет никакого резона вводить родителей в курс своих дел, — авторитетно заявил мальчик, — потому что если они и поймут, в чем его суть, то обязательно поднимут такой вой, что и сам будешь не рад; а если они ни черта не смыслят в твоих делах, то нечего утруждать себя пустыми объяснениями. Такова моя точка зрения.

— Раньше мы с отцом часто разговаривали, — вздохнула девочка. — Но тогда я была еще совсем маленькой. И мы так хорошо говорили…

— Да? А о чем?

— Обо всем на свете. Просто разговаривали. Помню, я тогда была ужасно горда собой, потому что папа говорил со мной на равных, как со взрослой.

— А что теперь? Вы больше с ним не разговариваете?

— Редко. Ему все некогда.

— Ну конечно, взрослым всегда некогда! — хмыкнул мальчик. — Вечно они бегут куда-то.

— И к тому же мне… мне просто нечего сказать ему, — заключила девочка.

— Ага, — с тоской в голосе согласился мальчик.

— Мне очень хотелось бы поговорить с ним, — продолжала девочка. — Но сказать ему мне нечего. Просто нечего — и все тут.

— Да уж. — Мальчик вздохнул. — Им всегда некогда. Сама понимаешь.

— Да. Понимаю.

— То есть я хочу сказать, что они дорастили нас до таких лет, кормили, одевали. А значит, нам тоже нужно их понять и не тревожить по пустякам. Согласна?

— В общем-то, да.

— Ведь они ничего нам не должны. Я, например, категорически не согласен с теми ребятами, которые заявляют что-нибудь такое типа: «А я их не просил меня рожать». А кто Заранее просит-то, чтобы его рожали? Разве есть выбор? Я вот тоже не просил родителей меня рожать. Но я ужасно рад, что живу.

— Ты говоришь очень правильные вещи, Лонни.

— Ведь нет ничего лучше, чем жить на этом свете, — продолжал мальчик. — Разве ты не рада тому, что просто живешь?

— Да, конечно. Рада, очень рада.

— Еще бы. А значит, они ничего нам не должны. Они привели нас в этот мир. Дали нам жизнь. И лично мне этого достаточно.

— Лонни?

— Что?

— А ты… ты любишь кого-нибудь?

— В каком смысле?

— Сам знаешь!

— Так, как маму? Или отца?

— Ну…