Дело Рихарда Зорге
Шрифт:
Согласно результатам расследования, проведенного германским МИДом, Ивар Лисснер в конце тридцатых годов представлял несколько германских газет на Дальнем Востоке и особенно «Фелькишер Беобахтер» в Токио. В 1938 году он был среди тех аккредитованных иностранных корреспондентов, кого пригласили увидеть своими глазами сражение во время инцидента в Чанкуфенге на корейско-советской границе [137] . С началом войны в Европе Лисснера пригласило в информационную службу германское посольство, так что по сути он был предшественником Зорге на этом посту.
137
Авторы
В январе 1940 года берлинская редакция газеты «Фель-кишер Беобахтер» информировала посольство в Токио, что Лисснер — неарийского происхождения и что она отказывается от его услуг. После чего посольство потребовало от МИДа инструкций относительно того, продлевать ли ему контракт о Лисснером. Это было сделано в качестве временной меры, хотя его отношения с послом, генералом Оттом, были напряженными, в них даже присутствовали элементы резких личных трений, которые придавали особый смысл последующим обвинениям Лисснера, выдвинутым им в связи с делом Зорге.
Лисснера отправили в информационную поездку в Маньчжурию, и он получил деньги за серию статей, опубликованных в японской прессе. Последняя сумма была выплачена ему в апреле 1940 года. Больше он в Токио не возвращался. Согласно подробному отчету германского МИДа от 31 марта 1942 года, он «занялся другой работой в Маньчжурии». Однако не стал постоянным представителем германской военной разведки в Чунцине, а был ее ценным «V-Мапп», или информатором, и работал на нее предположительно в сотрудничестве с германскими службами безопасности в течение периода, продолжительность которого МИДу неизвестна.
Вмешательство Лисснера в дело Зорге никак не сказалось на нем лично, но очень осложнило положение Зорге и его группы.
16 августа 1942 года в телеграмме начальнику гестапо полковник Мейзингер докладывал, что Лисснер в разговоре с местным руководителем нацистов в Маньчжурии «утверждал… что он не настоящий ариец, но что фюрер лично признал его человеком арийской породы». По словам Мейзингера, Лисснер находился под постоянным наблюдением японской полиции за «неблаговидную деятельность», однако никаких действий против него не предпринималось, «поскольку считалось, что у него есть могущественные германские друзья». У него также были враги в немецкой колонии в Маньчжурии, которые докладывали о нем в Токио.
Отныне Лисснер стал главной мишенью для Мейзингера в его бурной деятельности по чистке нацистской партийной организации на Дальнем Востоке и в его мстительном поиске примеров предательской деятельности среди немцев в этих регионах. Однако расследование Мейзинге-ра упорно блокировалось германской военной разведкой и рассматривалось германским МИДом как один из «противных» маневров гестапо. Начальство Мейзингера действительно смогло обеспечить Лисснеру военное прикрытие для его службы на Дальнем Востоке.
Два месяца спустя новый германский посол в Токио д-р Генрих Георг Стамер, сменивший Отта в мае 1943 года, был информирован в частном порядке о решении фюрера, подтверждающем арийское происхождение Лисснера и обязывающем посольство не давать Мейзинге-ру никаких подробностей [138] . Этот замечательный законодательный акт бьш выпущен в признание «особых заслуг» Лисснера.
Сейчас может показаться странным, что дело провалилось и что Лисснера в Харбине оставили в покое. В марте 1943 года германский военный атташе в Токио, полковник Кретчмер докладывал, что в беседе с главой японской военной миссии
138
Стамер был ранее в штате личного офиса Риббентропа и служил в качестве офицера, используемого для связи с Осимой, японским послом в Берлине. В Токио Стамер вел в 1940 году переговоры о заключении Тройственного пакта, согласно прямым и личным указаниям германского министра иностранных дел.
Однако уже в мае «по повторной просьбе японской военной полиции» Мейзингер ездил в Харбин. По словам японцев, Лисснер утверждал, что он шеф гестапо в Маньчжурии, но они также подозревали, что он работает на русских.
Вернувшись, Мейзингер стал лихорадочно собирать немногочисленные куцые и путанные сведения о том, что Лисснер систематически собирает разведданные в Японии, Китае и Маньчжурии; что он получил секретные карты Маньчжурии от умершего горного инженера; что у него были контакты с советскими представителями; что информация, которую он получал, была на 75 % точной и потому, хотя русские давно знали о его германских связях, они должны были бы ценить его работу.
По словам Мейзингера, японская полиция бездействовала, поскольку Лисснер утверждал, что находится под защитой высших германских властей. Он не только намекал, что является шефом гестапо в регионе, но также утверждал, что выполняет важные обязанности в дипломатической миссии в Чунцине и является специальным посланником фюрера, имея к нему прямой доступ. Однако японская полиция предпочла бы его немедленное удаление, дабы не смущать дипломатическую миссию арестом Лисснера.
Германский посол в Токио, похоже, также убедился в том, что с Лисснером не все чисто и добавил к телеграмме Мейзингера от 25 мая свое собственное мнение: «Поскольку в японских кругах существует подозрение о шпионской деятельности Лисснера в пользу Советского Союза, я настоятельно рекомендую вызвать его в Токио и потом отправить домой. Существует опасность второго дела Зорге, в результате чего японо-германским отношениям, которые и так достаточно напряженные, может быть вновь нанесен серьезный ущерб».
Теперь Мейзингер вдруг обнаружил неожиданного союзника на самом верху. 30 мая 1943 года офицер связи германского МИДа, прикомандированный к ставке Гитлера, послал Риббентропу ноту следующего содержания: «Я представил токийскую телеграмму по Ивару Лисснеру фюреру, и он, естественно, согласен немедленно отозвать Лисснера. Из-за хорошо известной антипатии фюрера к так называемым агентам он критически относится к использованию подобных людей. Бегло просмотрев вторую часть телеграммы, где содержались утверждения Лисснера, что он член ставки фюрера и что ему были даны соответствующие властные полномочия, фюрер сказал, что самое лучшее — расстреливать таких людей на месте».
Круги от этого локального дела пошли в разные стороны, и все возможные последствия нового потенциального дела о шпионаже на Дальнем Востоке стали предметом обсуждения и трений в самых высоких эшелонах власти.
На другой день после выразительного замечания фюрера сам глава германской военной разведки адмирал Канарис, высказал свои личные взгляды по делу Лисснера в записке, направленной в Министерство иностранных дел.
«После тщательного расследования его личных отноше-ний, связей и разведывательной работы министр обороны не считает, что обвинения японской военной полиции против Лисснера в том, что он работает на Советскую Россию, имеют смысл. Он не является носителем военных секретов. Любые связи Лисснера с советскими кругами следует рассматривать как желательные, исходя из интересов его разведывательной работы.