Дело шести безумцев

Чак Элла

– Кира? – обернулся Воеводин, и я, прокашлявшись, скорее добавила:

– Кто… нибудь опрашивал местных? Есть свидетели? А труп полностью? Он не найден?

Я подошла к высокому молодому мужчине лет двадцати пяти или двадцати шести. Он был не старше Камиля. Применив уловки из учебника «Психология криминалиста», я вежливо поздоровалась, скромно улыбнулась и вытянула руку для установки тактильного контакта.

Мой образ наивной ученицы колледжа, в белой рубашке, плиссированной серой юбке, с заправленным под летнюю жилетку из льна красным галстуком в тон высоким

гольфам и аккуратным хвостом на макушке, должен был расположить его к общению со «стенографисткой», за которую меня принимали все, кто хотя бы замечал возле Воеводина и Смирнова.

В бюро строгого дресс-кода не существовало. Иногда я надевала на службу порванные на коленях джинсы и военные ботинки на высокой шнуровке, в жаркие дни – шлепанцы, но чаще всего натягивала поверх трех футболок (об этом позже) безразмерные худи или пиджаки, что я прихватила из Нижнего, забрав из отцовского шкафа.

Участковый представился, коснувшись пальцами козырька фуражки. Мы оба наблюдали, как Камиль рассматривает на кончике пинцета комок грязи с морды Золушки, словно отыскал на влажном липком носу «золото», а не «золу».

– Геннадий Дмитриевич Линейка. У нас тихо тут, милая барышня! Даже алкашей возле ларька не сыщете. Нет убийц в Костино! Нету! – сделал он вывод, а мне почему-то захотелось мысленно добавить: «А в Максино и Кирьино?» – Городские все зло-то творят, говорю вам, городские на лето понаехали к нам-то. То ведь они мусор до баков донести не могут! По статье 8.2 КоАП РФ [1] к административной ответственности привлек с два десятка уж. И только за июнь! Мясо с рынка скупают, яйца с птицефабрики скупают, рыбу скупают, палатки с ночевками ставят, а банки-склянки донести до багажника – в лом им! Вот и платят по тысяче, а то и по две за штраф. Небось кого в такой палатке и зарубили насмерть топором!

1

Несоблюдение требований в области охраны окружающей среды при обращении с отходами производства и потребления.

В моей голове раздался смех, и я зажмурилась, когда голос Аллы синхронно с Камилем произнес:

– Ленточной пилой.

– Ленточной пилой?.. – повторила я, глядя в небо.

Проходивший мимо Камиль не удержался, чиркнув взглядом по моему уху:

– Оставь резюме Линейке на должность секретаря. Он уже всю тебя своим взглядом… излиновал.

– У него хоть взгляд есть, в отличие от тебя! Ты настолько меня ненавидишь, что вычеркнул даже из своего поля зрения!

Заметив начало схватки двух быков, к нам заторопился Воеводин:

– Камиль Агзамович, что вы сказали про пилу?

– Разрез берцовой кости сделан ленточной пилой.

– На коровнике! – подкинул версию довольный Линейка. – На коровнике станки для разделки туш. Пил там этих – завались!

– Нет, – отрезал Камиль, – новая улика отклоняет версию с убийством на коровнике.

– Какая улика? – всполошились Воеводин и Линейка, пока Смирнов промывал в садовой ванночке

найденный на носу Золушки комок грязи.

– Вот. Я снял с морды псины. Это перо. Такое же было на суставе.

Тут плечо дернулось у меня, и я снова посмотрела в небо, вспомнив фамилию Яны – Перова.

– Кира Игоревна? – обратился ко мне Воеводин, пока Смирнов разглядывал сквозь лупу находку, а Линейка прыгал у того за спиной, предлагая версию про птицефабрику, что перо то – куриное. – Кира, отойдем? Что с тобой? – спросил он, когда мы свернули вдоль грядок с зелеными кабачками у бани.

Я встала в тень вишни, облокотившись спиной о груду дачного мусора, закрытого брезентом.

– Ничего.

– Совсем ничего? Ты смотришь в небо. Целый день. Я сам люблю небо так, как никто и понять не может. И знаю, что оно тревожит сильней, чем утешает. Что тревожит в небе тебя?

– Мой чердак, Семен Михайлович.

– Тот, куда тебя отправляет Камиль?

«Тот, который шепчет голосом Аллы…» – мысленно ответила я.

– Смирнов успокоится. Между вами все обязательно наладится.

Но Воеводин сам заявил, представляя меня коллегам: «подающая надежды». Шестеренки у меня в голове умели не только шептать, но и вращаться. Старый следователь ничего не делал просто так.

Три часа до Костино? Так он сказал. Это ему понравилось в деле с костью. Воеводину было важно снова заставить нас с Камилем разговориться и войти в контакт друг с другом. Я понимала если хочу задержаться не на чердаке и не в подвале, а где-то середнячком на трех этажах с мансардой и резным деревянным балкончиком, придется действовать так, как сказано в главе шесть.

Скоро.

– Почему я, Семен Михайлович? Почему вы позвали на стажировку меня?

– Тебе не понравилось в бюро? Разочаровалась?

– Нет, наоборот. Но я ведь… стреляла в человека…

– И Женя Дунаев стрелял. И я тоже.

– А Камиль? Он убивал? Вы расскажете мне правду?

– Какую именно?

– Про Камиля. Почему он не смотрит на меня, за что ненавидит?

Воеводин вздохнул, срывая с ветвей вишни несколько еще зеленых ягод.

– Терпкие, – надкусил он одну. – Еще не наступило время.

– Для правды или для вишни?

– Для обеих.

– Ясно, – кивнула я. – Но пока вы ждете «ясного» неба и солнечного дня, – сорвала я успевшую поспеть вишневую пару ярко-алого цвета на веточке-треугольнике, повесив ее себе на ухо, – одного из нас может склевать какая-нибудь галка.

– Не галка, а скворец, – вставил Камиль, обращаясь к Воеводину.

Меня он словно и не заметил, но хотя бы услышал.

– Что за скворец, Камиль?

– Это перо на морде псины – перо балийского скворца! – заявил довольный Смирнов, перекидывая очки с глаз стеклами себе на загривок.

– Куриное оно! Цыплячье! – вмешался Линейка. – И пила на птицефабрике имеется!

– Она имеется и здесь, – лениво махнула я рукой на брезент под вишней.

Камиль, Линейка и Воеводин ринулись убирать брезент, а Лапина, подхватив на руки Золушку, унеслась в дом в слезах: