Дело святое
Шрифт:
— Не меньше.
Они и дальше вели разговор этак же непринужденно, полушутливо-полусерьезно. Он сказал о себе, что работает на военном заводе и должность хорошая, имеет даже степень кандидата каких-то наук, но завод остановился, почти всех отправили в отпуск без сохранения зарплаты. Теперь вот хоть мухоморами на улице торгуй!
— Почему именно мухоморами? — спросила она, готовая засмеяться.
— Говорят, прибыльное дело.
— Странно, — сказала она, отсмеявшись. — Вы же человек с головой, и вдруг не нужны. Как же так?
— Государство заплошало, — объяснил он. — Нынче и доктора наук отхожим
Она сказала о себе: и как зовут, и где работает, и что ездила к сестре в Новгород отпраздновать Новый год.
Так вот и беседовали.
6
Ехать им предстояло долго. Во время продолжительной остановки в Валдае, Соломатин вышел размяться, и она, глядя на него из окна, думала, что вот же бывают нормальные мужики: не красавец, не больно складен фигурой и уж годами немолод, но что-то есть в нем такое — спокойное, уверенное, истинно мужское; о таких говорят: за ним, как за каменной стеной. И пошутить с ним можно, и серьезно поговорить. Ведь когда она бухнула: не с кем, мол, ребенка сочинить, он не ответил глупостью и хохотком, а воспринял это очень по-простому, с пониманием, что опять-таки понравилось ей.
«Кому достаются такие мужики? — и тогда, в автобусе, и теперь, шагая в свою деревню, думала Ольга с непонятной для себя обидой. — Небось, дура какая-нибудь владеет, не понимая, как ей повезло. Спокойный такой, серьезный, рассудительный. Да и непьющий, небось! От таких и детишки-то разумные да здоровые получаются».
У старшей сестры, живущей в Новгороде, парнишечка растет, он уже двух с половиной лет, толстенький, румяный, баловник и затейник, зовут Шуриком. А теперь вот сестра второго родила, Максимку, — этот совсем еще младенчик. Пока гостила, Ольга без конца тетешкалась с ним, кормила из сосочки, подгузнички меняла, пеленала снова и снова, без конца гулюкала. Сестра Вера не выдержала, сказала:
— Эх, Оля, вот что я тебе скажу: роди. Наплевать, что мужа нет. Возьми напрокат чужого мужика, он и нужен-то на полчаса, спонсор этот.
Мать услышала, тотчас пристыдила дочерей:
— А вы полно, полно! Чего не дело-то городить!
— Да ладно тебе, мам, — отмахнулась Вера. — Ей вишь как ребеночка хочется. Возьмет моего на руки, так сияет вся.
— Замуж выйдет, заведет четверых, возразила мать. — Все честь честью, успеется. Как это без мужа ребенка? Каково одной вырастит?
— То-то ты нас вырастила не одна!
— Я — иное дело. Я овдовела.
— Ну и Оля вырастит. Что толку вон хоть бы от моего Тимохина? — Вера мужа своего почти всегда называла не по имени, а по фамилии: Тимохин. — Он у меня и сам вместо ребенка. Считай, что у меня не двое, а трое детей.
— Где его, мужа-то, взять? — вздохнула Ольга.
— Найдется! Али ты у меня собой плоха? — обиделась мать за нее. — Подойди к зеркалу, поглядись. Сколько девок похуже тебя, да замуж вышли. И ты выйдешь. Суженого на кобыле не объедешь.
— За Володю, что ли, Окаяннова? Или за Борзова? Или за которого-нибудь из братьев Китайниковых? Эти хоть сейчас в мужья, только помани. Кого из них хочешь в зятья себе? То-то, что никого. А по мне лучше в вековухах остаться, чем за таковских замуж идти.
Вера слушала сестру сочувственно и сказала, что
Тот разговор с сестрой и матерью как бы продолжился уже в автобусе с незнакомым человеком. И вот где-то возле Высшего Волочка, когда рассказ о племянниках снова возник, когда Ольга в очередной раз умилилась, вспоминая о Шурике да Максимке, этот Флавий Михайлович засмеялся и сказал вполне серьезно и дружески:
— Ладно, Оля, так и быть, раз уж вы так настроены, помогу я вам решить эту проблему.
Именно очень дружески сказал.
— Как это? — насторожилась она.
— От меня ребятишечки получаются — эт-то, я скажу, хоть на выставку: крепенькие, ясноглазенькие, смышленые. Так что беру эту заботу на себя. А то ишь до чего дело дошло: демографическая ситуация в государстве нашем неблагоприятна — женщины не хотят рожать, а тут наоборот, хочет родить, да помочь некому. Непорядок.
У неё выплеснулся смех, именно выплеснулся; она смеялась неостановимо.
— У нас, Соломатиных, порода хорошая, — продолжал он невозмутимо и убеждающе, словно товар продавал да нахваливал. — Все как один — народ непьющий, некурящий, толковый, и каждый сам по себе что-то значит, чего-то достиг.
И хоть возникла от его неожиданного предложения некоторая неловкость, но рассеялась скоро, и предложение само по себе отнюдь не выглядело странным или пошловатым. И в дальнейшем разговоре эта тема — о будущем ребенке Ольги, который родится от него, Соломатина Флавия Михайловича — всплывала то и дело, неизменно повергая её в смешливость.
— Ну, что же, — сказала она, в очередной раз смахивая выступившие от смеха слёзы. — Я согласна. Раз мне такой специалист попался. Тем более, что порода хорошая. Вы за плату, или за так?
— В порядке гуманитарной помощи, — отвечал он с самым серьезным видом. — Ради поддержания чести и достоинства всего мужского племени.
— А не староваты для такого дела? — напрямик спросила она.
С её точки зрения он, конечно, староват — сорок четыре года Соломатину; а ей-то почти вдвое меньше. У него при желании дочка могла бы быть такого возраста.
— О, не сомневайся, — отвечал он без обиды. — Более того: это теперь я могу что-то, а молодому-то мне цена была не ахти. И, кстати, переходи на «ты», поскольку мы становимся близкими людьми.
Шесть часов были они в пути, за все это время у них не возникало томительных пауз. Напротив, разговор этот сближал их все больше и больше.
Он рассказывал о том, как бывал в Германии, Швеции, Югославии — и не по туристическим путевкам — посылали туда в командировку. Он называл себя «специалистом по пустотам», в этой области у него даже изобретения имеются. По его чертежам изготовили какой-то вакуумный механизм, с помощью которого можно и строить, и разрушать: любая железобетонная плита в мгновение превращается в щебень и любую конструкцию можно приподнять с помощью этого механизма.