Дело в стиле винтаж
Шрифт:
— Я их сделаю. — Я открыла холодильник и достала копченого лосося и сливки.
— Ты прекрасный друг, Фиби, — вздохнула Эмма. — Куда я без тебя? — Она добавила в баранину розмарин. — Знаешь, — помахала она веточкой, — мы знакомы уже четверть века.
— Так долго? — пробормотала я, нарезая копченого лосося.
— Да. И наверное, предпочтем еще лет пятьдесят.
— При условии, что будем пить хороший кофе.
— Мы поселимся в одном доме для престарелых, — хихикнула Эмма.
— Где ты по-прежнему будешь просить меня оценить твоих бойфрендов. «О, Фиби! Ему девяносто три — тебе не кажется,
Эмма фыркнула и, рассмеявшись, бросила в меня пучок розмарина.
Я начала жарить блины, стараясь не обжечь пальцы, переворачивая их. Друзья Эммы разговаривали так громко — да еще кто-то играл на пианино, — что я едва услышала звонок в дверь, зато Эмму он привел в большое возбуждение.
— Он пришел! — Она посмотрелась в маленькое зеркальце, поправила ленту в волосах и побежала к узкой лестнице. — Привет! О, спасибо! — услышала я ее возгласы. — Они великолепны. Входи, ты знаешь, куда идти. — Я отметила, что Гай уже бывал у нее дома, — это хороший знак. — Все уже здесь, — сказала Эмма, когда они шли по лестнице. — Ты застрял в метро?
К тому времени у меня была готова первая партия блинов. Я взяла перечницу и с силой открыла ее. Пусто. Черт побери! Где Эмма хранит перец? Я начала искать: распахнула пару шкафчиков и обнаружила баночку на полке со специями.
— Давай я налью тебе выпить, Гай, — услышала я голос Эммы. — Фиби! — Я сняла ярлык и попыталась открыть банку с перцем, но ничего не получилось. — Фиби! — повторила Эмма. Я повернулась. Она стояла посреди кухни и лучезарно улыбалась, сжимая в руке маленький букет белых роз; за ней в дверях стоял Гай.
Я смотрела на него в смятении. Эмма говорила, что он «великолепен», но я не приняла ее слова всерьез, поскольку она говорила так всегда, даже если мужчина был ужасен. Но Гай оказался ошеломляюще красив: высок, широкоплеч, с открытым лицом, с тонкими правильными чертами, коротко и хорошо подстриженными темными волосами и удивительным выражением синих глаз.
— Фиби, — представила Эмма, — это Гай. — Он улыбнулся мне, и мое сердце глухо стукнуло. — Гай, это моя лучшая подруга Фиби.
— Привет! — Я улыбнулась в ответ как лунатик, продолжая борьбу с банкой. Почему он так привлекателен? — Боже! — Крышка неожиданно отскочила, и перец-горошек рассыпался по всей кухне. — Прости, Эм, — выдохнула я. Схватила метлу и начала яростно подметать пол, пытаясь спрятать волнение. — Прошу прощения! Я такая идиотка!
— Ничего страшного. — Эмма поставила розы в кувшин и взяла тарелку с блинами. — Я их заберу. Спасибо, Фиби, — они выглядят очень аппетитно.
Я думала, Гай последует за ней, но он подошел к раковине, открыл шкафчик и достал совок для мусора и веник. Я с грустью отметила, что он хорошо ориентируется на кухне Эммы.
— Не беспокойтесь, — запротестовала я.
— Все в порядке — позвольте мне помочь вам. — И Гай стал подметать пол.
— Они абсолютно везде, — заметила я. — Так глупо с моей стороны.
— Вы знаете, где родина перца? — неожиданно спросил он.
— Понятия не имею, — ответила я, подбирая несколько горошин. — Южная Америка?
— Керала. До пятнадцатого века перец был столь ценен, что им пользовались вместо денег.
— Неужели? — вежливо удивилась я. И тут вдруг осознала странность происходящего — я сижу
— А теперь, — Гай высыпал собранный перец в мусорную корзину с педалью, — мне, пожалуй, стоит присоединиться к гостям.
— Да… — улыбнулась я. — Эмма наверняка гадает, куда вы запропастились. — Но… спасибо.
Ужин прошел как в тумане. Эмма усадила меня рядом с Гаем, и я изо всех сил сдерживала эмоции, вежливо болтая с ним. Я молилась, чтобы он поведал мне нечто обескураживающее — скажем, у него две бывших жены и пятеро детей. Я надеялась, что разговаривать с ним будет скучно, но он казался мне все более привлекательным. Гай интересно рассказывал о своей работе, о стремлении вложить деньги клиентов так, чтобы последствия не только не оказались губительными, но и положительно воздействовали бы на здоровье и благосостояние людей. Он описывал, как работает с организациями и людьми, стремящимися ликвидировать детский труд. Когда он говорил о родителях и брате, с которым раз в неделю играет в сквош в клубе «Челси-Харбор», в его словах чувствовалась искренняя привязанность к ним. «Счастливая Эмма», — думала я. Гай казался именно таким человеком, каким она его считала. Во время ужина Эмма то и дело к нему обращалась:
— Мы недавно были на открытии выставки Гойи, правда, Гай? — Он кивал в ответ. — И пытаемся достать билеты на «Тоску» — она пойдет на следующей неделе.
— Да… это так.
— Их распродали еще несколько месяцев назад, — объяснила она, — но я надеюсь, что будут возвраты.
Друзья Эммы все время пытались выяснить, каковы их отношения.
— Как давно вы знакомы? — с хитрой улыбкой спросил у Гая Чарли. Его слова отозвались во мне уколом ревности, а Эмма расцвела от удовольствия.
— О, не так уж и давно, — спокойно ответил Гай, и такая сдержанность только подчеркивала его интерес к Эмме…
— Ну и что ты думаешь? — спросила она меня по телефону на следующее утро.
Я листала свою записную книжку.
— Ты о чем?
— О Гае, конечно! Ведь правда он великолепен?
— О… да. Он… великолепен.
— Прекрасные синие глаза — особенно в сочетании с темными волосами. Это просто сногсшибательно.
Я посмотрела в окно на Нью-Бонд-стрит и повторила:
— Сногсшибательно.
— И он прекрасный собеседник, согласна?
До меня доносился шум дорожного движения.
— Согласна…
— Плюс к этому у него хорошее чувство юмора.
— Хм-м.
— Он так мил и естествен по сравнению с другими мужчинами, с которыми я встречалась.
— Истинная правда.
— Он замечательный человек. Лучший в мире, — заключила она. — Он прекрасен.
Я не смогла сказать ей, что Гай звонил мне часом раньше и пригласил на ужин.
Я не знала, как поступить. Гай выследил меня довольно легко — по коммутатору «Сотби». Я обрадовалась, а потом пришла в ужас. Поблагодарив его, я отказалась. Он звонил мне еще трижды в течение дня, но у меня не было возможности разговаривать с ним — я зашивалась с подготовкой аукциона одежды и аксессуаров двадцатого века. Когда Гай позвонил в четвертый раз, я говорила сдержанно, не забыв понизить голос, — наш офис представлял собой единое пространство.