Дело Варнавинского маньяка
Шрифт:
— Или?
— Или напал на тебя кто-то другой. Никак не связанный с автором записки.
— Кто же этот человек? И что, он шел эдак вечерком вдоль казарм, увидал меня и подумал: дай-ка ударю да убегу. Так, что ли? Глупость.
— Сыскной надзиратель Щукин считает, что убийца детей не из местных. Беглый или дезертир из тех, что прячутся по деревням у раскольников. А еще где-то в уезде скрывается банда Челдона. Помнишь такого? Гаврила Челдон, который мезенский. Возможно, маньяк — кто-то из его горлорезов.
— Трудно в это поверить. Зачем профессиональным
— Чего в жизни ни бывает. Если это маньяк, то он сам собой не владеет.
— Зато Челдон хорошо владеет! Он маньяка в два счета вычислил бы и сам бы его на нож поставил. Лаванду гробить!
— Ну, значит, остается первая версия. Автор записки стоял поблизости и ждал. Если бы не этот юноша… Кстати, о Рукавицыне-старшем. Ты не будешь против, если я возьму его на службу помощником управляющего? Пока ты лечишься, он станет исполнять твои обязанности, а по выздоровлении останется при тебе.
— Леха, я только «за». Как раз сейчас лежал и думал, кого бы тебе предложить, чтобы дело не стояло. Евлампий Рафаилович лучший кандидат. Самый честный из здешних съемщиков, потому никак и не разбогатеет. О таких в народе говорят: гол, да исправен. А уж после того, что сделал для меня его сын…
— Вот и договорились. Лечись, отдыхай. А я побежал дальше!
Довольный согласием Титуса, Лыков отправился искать Евлампия Рафаиловича. Тот жил в пригородной деревне Коленово, почти на берегу Ветлуги. Расспрашивая редких прохожих, сыщик добрался до нужного места, но Рукавицына дома не оказалось.
— И-и, барин, — сказала его жена, опрятная и приветливая женщина, — хозяин мой еще в пять часов ушел по делам. И раньше девяти не вернется. Так, почитай, уж тридцать лет. Может, передать чего?
— А Тимофей дома?
Хозяйка даже обиделась:
— Он что, лодырь у нас, что ли, дома-то сидеть? При отце, ремеслу обучается.
— Где же мне вашего мужа искать?
— Он мне не докладывает, но сегодня по случаю знаю. Под стрелкой он должон быть. Купцу Зюзину подрядился беляну сладить.
— Спасибо!
Поймав на дороге телегу, Лыков за пятак доехал до устья Красницы. Неподалеку, возле ближнего из трех оврагов стрелки, из воды подымался остов среднего размера беляны. Два десятка мужиков копошились вокруг, выкладывая из бревен корпус. Евлампий Рафаилович стоял по пояс в воде с топором в руках и руководил работами:
— Пахом, колоти в распор, покуда не заклинит. Так! Хорош! Теперь клади новую связь. Токо комель сперва обтеши, а то не войдет.
Увидев на берегу Лыкова, он обрадовался.
— Приветствую! Не ко мне ли, Лексей Николаич?
— К вам. Разговор имею.
Рукавицын сунул топор за пояс, зычно крикнул:
— Ребяты, перекур!
Вышел из воды мокрый, обсыпанный щепой, подошел к Лыкову и приподнял картуз.
— Я не вовремя, Евлампий Рафаилыч?
— Маненько не ко времени, но ежли быстро… Вода в реке спадает — могем не успеть спустить…
— Я постараюсь покороче. Слышали, что с моим управляющим случилось?
— Слыхал. —
— Выживет и даже выздоровеет. Но до осени проведет в больнице. А в Нефедьевке дела стоят, делать их некому. Не желаете ли пока заступить на его место? Временно, до выздоровления господина Титуса. А когда он вернется, останетесь при нем в помощниках.
Съемщик стоял, видимо ошарашенный предложением, и растерянно теребил бороду.
— Евлампий Рафаилович! Чего молчите?
— Боязно… — проговорил, наконец, Рукавицын. — Ведь я простой мужик. Така ответственность… А ну не справлюсь? Мы эдаких делов никогда не вели, сноровки не имеем.
— Да ведь не боги горшки обжигают! Лесные дела хорошо вам знакомы, а они самые главные. Нововведения навроде паркетного завода можно пока и отложить. В прочих вопросах согласовывайте со мной, я здесь не меньше двух месяцев проживу. Ну и к Якову Францевичу всегда можно прийти в больницу. А осенью он и сам уже в права вернется.
Но съемщик с сомнением качал головой:
— Ой, беда… Грехи наши… Не по Сеньке шапка!
— Насчет жалованья, может быть, желаете узнать?
— Лексей Николаич, при чем тута жалованье? Если я в себе куражу не чувствываю. Эдакий скачок: из грязи да в князи! Помощник управляющего лучшего в уезде имения — простой мужик. Эдак рази делается? А ну как я вас подведу? Со стыда же хоть топись!
— А ну как не подведете? Скачок же — дело хорошее. А вы всю жизнь честным трудом право на него зарабатывали. Кого ни спросишь, все об вас одно говорят: порядочный человек. Да это ведь самое главное! Посмотрите на себя: вам шестой десяток, а вы по пояс в воде с топором бегаете. А как здоровья не станет? Здесь же другая жизнь, другой размах. Я ведь вас не воровать зову, а трудиться. Делать то, чем вы всю жизнь занимаетесь.
— Да, воровать мы не справимся… — пробормотал польщенный съемщик. — Вот соблазн-то… Перелома всей жизни. А и то: откажусь сейчас, буду до старости козлом скакать. А она уж не за горам. Туго так-то: что ни хвать, то ерш, то еж… Вы вот что, Лексей Николаич. Дайте мне подумать и с Матреной моей посоветоваться. Она у меня баба умная, живем мы тридцать лет ладно, я без нее важного ничего не решаю. Можно я к вам вечером зайду?
— Нет, вечером меня допоздна дома не будет. Днем сумеете? Где и когда вам удобнее?
— А, напримерно, в двенадцать в чайной Белянцова годится?
— Где это?
— На Полукруглой, возле угла с Набережной. Чистое место.
— Договорились.
Рукавицын назначил за себя из мужиков старшего, а сам, взяв сына, поехал на телеге домой. Лыков прокатился с ними до угла Дворянской. По пути он разговорился с Тимофеем. Поблагодарил за помощь, оказанную Титусу, расспросил об учебе, о дальнейших планах на жизнь. Парень очень ему понравился: скромный, неглупый… Через пять минут Тимофей обмолвился, что мечтает стать учителем.