Дело во мне
Шрифт:
Эти четверо словно не замечали его, однако Робби был уверен, что они прекрасно знали, что он здесь.
– Кто вы? – произнес он. Робби не смутило отсутствие эха. Все происходящее казалось ему нормальным.
Но ему никто не ответил.
– Что вы здесь делаете? Это мой дом.
Никто не отвечал. Даже не шелохнулся.
– Это мой дом, – сказал Робби громче, как будто он действительно был хозяином. – Уходите.
И тут он услышал голос крысеныша, такой же мерзкий, как и его лицо.
– Это уже не имеет значения. – Он говорил это, не сводя глаз с Робби.
– В смысле
– Ты ничего не значишь.
– О чем вы говорите?
– Уходи ты.
Все остальные молчали. Судя по всему, худощавый был у них за главного. Он продолжал однотонным, зомбированным голосом робота:
– Все это ничего не значит. Ты ничего не значишь. Это не имеет смысла.
– Я не понимаю. Что «это»? Вы…
– Это бесполезно. Ты бесполезный. Все, что ты делаешь, бесполезно. Ты идиот, ты ведешь себя как убогий идиот, ты ничтожество. Ничтожество.
Ангелочек заплакала, и крысеныш замолчал. Тут с места вскочила огромная толстуха и начала орать на нее басом:
– А ну замолчи! Перестань плакать! Перестань! Перестань, или я тебя высеку! Что, тебе мало, тебе мало?! Маленькая уродка, хватит реветь! Нельзя плакать, не плачь! – Она махала руками, как будто отгоняла мух. Но с места не двигалась.
Старец сидел неподвижно. В нем ничего не изменилось, только руки исчезли. Все происходящее напоминало плохую сцену, где каждый из актеров забыл, что он играет роль. Робби почувствовал, как силы снова его покидают. Образы и звуки смешались. Темнота медленно разъедала очертания света. Но перед тем как отключиться, Робби успел заметить – все остальные стулья были заняты.
7
Утром
Резкий запах спирта и табачного дыма заставил его мозг очнуться. Первое, что Робби увидел, – хмурое, чересчур сосредоточенное лицо Алисы. Пока он приходил в себя, она обрабатывала ему руку. Судя по всему, она сидела над ним уже долго. Робби сначала не понял, где находится. Просторно, светло и тихо; мягкий диван, кухня, соединенная с гостиной, странная люстра. Снова ощущение незаконченного сна. Он все еще видел крысиное лицо.
– Кать, дай еще вату. – Тут появилась Катя, и Робби все понял. Постепенно к нему начала возвращаться память. Он вспомнил, как пришел к Теме, как выпил первый стакан разбавленного виски, потом танцы с Верой. Потом пусто. Алиса выглядела очень плохо. «Она либо не спала, либо случилось что-то ужасное» Вдруг он вскрикнул от боли и понял, что все это время у него ныла рука. Но когда он перевел взгляд на свою ладонь, стадию недоумения сменила стадия ощущения своей беспомощности перед закрытым чуланом памяти, скрывающим что-то очень страшное. Ладонь была в буквальном смысле искромсана до самой мышцы. Множество порезов разной глубины мешали оценить общее состояние тканей. Он почувствовал, как у него свело колени. Робби с детства не переносил вид крови и все, что с ней связано. Он хотел было закричать, но когда он снова посмотрел на Алису, отвращение сменилось страхом – жутким и цепенящим. Измотанная, заплаканная, бледная. Катя стояла рядом, подавленная и напуганная; глаза в пол. Робби все хотел что-то сказать, как-то
– Сколько времени?
Никто не ответил. Терпеть молчание сейчас было невыносимо. Каждое мгновение этого молчания утяжеляло воздух.
– 12:37. – Он невольно распрямился. Это был Тема. Все это время он одиноко курил на кухне в вытяжку.
– Ты что тут делаешь?
Тема медленно поднял на него взгляд. Казалось, он еле сдерживается, чтобы не подойти и не избить его. Робби понял, что этот вопрос задавать не стоило.
– Что с вами? Что случилось?
Алиса опустила глаза и тихо ответила:
– Робби, ты порезал себе руку и потом на крышу поднялся, и… Я, мы…
– Идиот, зачем ты полез туда?! Ты совсем конченый?! – Робби не мог поверить: Тема был в ярости. Он подошел к нему, весь взъершенный и побагровевший. – Из-за тебя мы все чуть с ума не сошли! Скажи спасибо Кате, она пустила нас, иначе кто-нибудь бы точно проболтался. Ты вообще представляешь, что сделают твои родители, если узнают? А мои? Да похер на родителей, если в школе узнают, тебя ведь в дурку заберут! – Сигарета в его руке потухла. Робби, ошарашенный, смотрел то на Алису, то на Тему.
– Ребят, я… ничего не помню, – сказал он виновато. – Сто это? – Он поднял дрожащую руку.
– Ничего, ничего, ты просто порезался… Кто-то разбил бутылку, и ты… – Алиса начала его успокаивать; ее глаза блестели.
– Ты руки себе начал резать, придурок. – Тема кинул осуждающий взгляд на его ладонь; он ходил по комнате, как медведь – высокий, грузный, взбешенный. Робби не мог поверить, что он видит это. Катя стояла молча, не поднимая глаз. – Ты что, не знал, что у тебя болевой порок подрывается до небес, когда ты пьешь? У меня вся ванная в твоей крови. Клининговая служба уже четыре часа квартиру вылизывает.
Робби смотрел в пол, силясь вспомнить хотя бы что-то. Бесполезно. Голова трещала и хотелось пить.
– Слушай, Робби, я, конечно, понимаю, что тебе сложно сейчас, творческий кризис, но твою мать, когда ты уже наконец в себя придешь?! Эта твоя глубокая натура меня просто заебала! Хватит в облаках витать, творец чертов. – Тема говорил, засунув руки в карманы. Слова вылетали, как камни. Почерневшие глаза за полуприкрытыми веками и перекошенный рот – вся боль и ненависть сосредоточились в них. Он пошел на кухню. После нескольких тяжелых шагов послышалось нервное щелканье зажигалки.
Алиса смотрела на Робби. Робби бегал глазами по полу, своим рукам, силясь вспомнить хотя бы что-то.
– Робби, не надо, пожалуйста… – в шепоте сестры послышалась мольба. – Главное, что сейчас все хорошо, все хорошо, пожалуйста, не надо. – Она прислонилась к плечу брата, и он почувствовал, что она вся дрожит. Робби прижался к ней, впервые почувствовав себя старшим братом, искренне жалея, что не придавал раньше значения этому чувству. Оно редко выползало на поверхность, к свету, как крот, и совершенно не привыкло себя обнаруживать. Робби боялся понимать, что происходит. Он почувствовал тепло ее слез на своей коже. Алиса обняла его за плечо и выдохнула. Тема, увидев это, напрягся, выбросил сигарету в раковину и подошел поближе.