Дело всей России
Шрифт:
В это время на горе появились Рылеев и Бедряга, пришедшие посмотреть на самое красивое здание в городе.
Аракчеев вышел к стоявшим на коленях инвалидам, которые ткнулись лбами в землю при его появлении.
— Что у вас?
— Бумаги тайные принесли, — докладывал на коленях Тыслюк. — С согласия отпущенных депутатов... Вот, батюшка, человеколюбец, прикажи слуге своему принять все тайности...
— С общего согласия депутатов?
— Не так, чтобы полностью с общего, но все с депутатского, — добавил на коленях Бордак.
Аракчеев
— А это кто связаны по рукам? — спросил он.
— Сыновья наши, батюшка, приказание твое полностью исполнили, сами своих сыновей по твоей инструкции лозанами выдрали, — доносили все три инвалида в один голос.
— За что? За ослушание?
— За то, что бунтовались и приказу твоего слушать на плац не пошли...
— Похвально, отцы, похвально, но только я не верю в такое наказание, оно не может быть сочтено за полноценное, — огорчил инвалидов Аракчеев.
— Почему же, отец наш, человеколюбец?
— Потому, что родитель не может наказать своего сына так, как того требует инструкция, — отвечал Аракчеев.
— Батюшка, сначала посмотри наше старание, а уж если не полюбится, то делай с ними, что захочешь, — плаксиво проговорил Бордак.
Рылееву было противно смотреть на эту гнусную сцену.
— Ну, ежели обман, то смотрите, инвалиды, не выстоит ваша кожа, — предостерег Аракчеев и велел адъютантам своим повернуть к нему спиной подростков и заголить на них рубахи.
Наклонясь, внимательно осмотрел он иссеченные спины подростков и сказал с восторгом:
— Молодцы отцы! По инструкции выпороли! Без обмана! Вот вам за это каждому от меня по двадцати пяти рублей!
И он тут же из собственного кошелька выдал им награду беленькими ассигнациями.
— Вот настоящие патриоты и верноподданные своего государя! Непременно донесу о вас его величеству, государь и Россия должны знать истинных своих героев и брать с них пример для подражания! Ведите их на плац, я скоро приеду и наглядно покажу на ваших сыновьях, кто был, есть и пребудет солью земли нашей.
Премированные инвалидные казаки повели своих сыновей на плац.
Рылеев с Бедрягой ушли с высокой горы в подавленном настроении. Обоим было тяжело и горько видеть такое холопство.
При всех успехах Аракчеев не мог считать окончательно выполненным высочайшее повеление до тех пор, пока не будут схвачены три наиглавнейших бунтовщика и не будет поставлена на колени самая упрямая полутысяча арестантов, ныне под строжайшим караулом уланского эскадрона работающая на общественной полковой работе. Ее упрямство было поразительным: полутысячу несколько раз пригоняли на плац, на ее глазах свершили не одну зверскую экзекуцию, но полутысяча не сдавалась, кричала в один голос:
— Военное поселение — твоя затея, а не государево дело!
— Все до одного на смерть пойдем, а тебя, собака поселенная, посадим гузном на
Было ясно, что эта неприступная полутысяча, обрекшая себя на все кары, держится прежде всего силою дружных и крепких зачинщиков. Их и собирался повытаскать одного за другим Аракчеев. Из бумаг, недавно переданных ему инвалидами, он узнал по фамилиям и именам самых опасных вожаков из этой полутысячи. По этому поводу был созван комитет, на котором решили после незаметной подготовки еще раз пригнать полутысячу на плац и расправиться с ней.
Полутысячу разъединили на сотни, которые развели по разным местам плаца, и тут раздался голос Аракчеева, приехавшего на белом коне под красным ковром.
— Зачинщиков взять и отправить под арест!
Пехота усердствовала: из рядов выхватывали самых опасных сопротивленцев, скручивали руки веревками, били и угоняли с плаца. Полутысяча редела и теряла монолитность.
За какой-нибудь час непокорную группу основательно пропололи. Барабанщики приготовились, чтобы возвестить всему городу о начале очередного массового избиения.
Мимо плаца медленно ехали три еврея-фурманщика, они везли пустые гробы.
Аракчеев объявил оставшимся на плацу:
— Или немедля на колени и на коленях вымаливайте себе прощение, или голова с плеч! Гробов хватит! Нынче не шпицрутенами, а саблями буду сечь головы!
Поредевшая полутысяча, лишенная тех, чьим смелым духом она держалась до сих пор, дрогнула. В это время Клейнмихель, по заранее условленному знаку, выхватил шпагу и взмахнул ею. Два эскадрона улан с саблями наголо с оглушительным криком лавой помчались на полутысячу, готовые растоптать ее копытами и порубить на куски.
К удовольствию Аракчеева, остатки арестантов тотчас пали на колени...
Клейнмихель покрутил над головой шпагой, и мчащиеся эскадроны остановились.
На крупном лице Аракчеева, которое казалось слепленным из грязно-серого гипса, появилась улыбка. Взята последняя твердыня.
— Так стоять! — распорядился он, желая продлить удовольствие.
Побежденные стояли на коленях, а он не торопился отдавать дальнейшие приказания.
Вдоволь насладившись зрелищем поверженных, он распорядился устроить парад. Действующим эскадронам Чугуевского уланского полка и пехоте было приказано покинуть город, а затем вступить в него как подобает победителям.
Через полчаса войска вступали в Чугуев в военном порядке. Парад принимал сидевший на белой лошади Аракчеев. Эскадроны замерли перед ним.
— Объявляю вам, молодцы, монаршее благоволение! Ура! Ура! — рявкнул Аракчеев.
По всем эскадронам прокатилось ответное «ура».
— Церемониальным маршем!.. — скомандовал он. — Шагом повзводно! Рысью пополуэскадронно!..
Протопала пехота. Проскакали полуэскадроны.
— А теперь с богом, по квартирам, вон мимо тех мошенников, которые на коленях просят моего прощения!