Дельта-фактор
Шрифт:
— Да, так.
— Но они кое-что забыли. — Моя ухмылка стала шире.
На этот раз ее голосок прозвучал неожиданно слабо:
— Что?
— Нет такого закона, по которому муж не может изнасиловать собственную жену, — сказал я и вышел за дверь.
Я следовал их указаниям, зарегистрировавшись в отеле под вымышленным именем, но в течение этих трех дней действовал по своему усмотрению. Если мне и нужна была безопасность, я обеспечивал ее себе сам. До этой сделки несколько одиночек и некая прекрасно организованная группа уже пытались добраться до меня в надежде на жирный куш; мне пришлось долго прятаться
Отель на Шестой авеню, на котором я остановил выбор, был делового типа, где тебя никто не трогал, а окружающая обстановка казалась достаточно заурядной, чтобы в ней затеряться. Я заплатил аванс, сел за телефон и к двум тридцати уже знал, где искать Бернис Кейс, после чего вновь погрузился в ночную жизнь, которая была мне так близка.
Андре держал бар без предрассудков: днем там обслуживали людей из офисов, до полуночи разных чудаков, а самый странный народец — после закрытия. А в качестве основного блюда подавали чили, если ваш желудок мог справиться с пожаром, который он там вызывал.
Она сидела в крайней кабинке, макая в тарелку с чили крекеры «Ритц», поглощенная чтением раннего выпуска «Ньюс»; когда я присел напротив, она бросила на меня быстрый, непонятный взгляд и спросила:
— Вы голодны?
Забавно, но она выглядела как дружелюбный котенок. Смерила меня взглядом, решила, что я не в лучшем положении, и уже была готова разделить со мной свое блюдо.
Я повидал немало шлюх в свое время. В этой профессии были такие, кто просто не знали ничего другого: некоторые были вынуждены этим заниматься, а другие занимались этим потому, что им это нравилось. Но на них все равно стояло клеймо. Это сквозило в их глазах, отражавших усталую опытность грязной жизни, в выражении лиц, в котором было отвращение к себе или к тем, кто ими пользовался; ранние морщины, считавшие дни за годы, покрывали их лица и тела. Бернис Кейс отличало странное отсутствие подобных примет. Если в ее лице и читалось что-то, то это было сострадание. В глазах Бернис светилась счастливая улыбка, а рот цвел красным цветком удовольствия. Ее светлые волосы были шелковисто-блестящими, и их неяркий тон говорил о том, что цвет настоящий. Юная свежесть была во всем: в том, как приподняты груди, как свободно и непринужденно двигалось ее тело.
— Нет. Но все равно спасибо, Бернис, — сказал я.
Она внимательнее взглянула на меня, услышав свое имя:
— Я вас знаю?
— Не лично. У нас есть общие друзья. — Я улыбнулся ей и свернул ее газету.
Ровные белые зубы закусили нижнюю губу, Бернис легко рассмеялась и сморщила носик.
— Хорошо бы мои друзья следили за моим рабочим расписанием. — Она потянулась и коснулась моей руки. — Послушайте, я не хочу задевать ваши чувства и все такое, но вечер был длинным и...
Я покачал головой:
— Давайте скажем, что я хотел вас видеть не по профессиональным мотивам.
— Вот это мило, — засмеялась она.
— Я и не прошу милостыню, — добавил я.
— Вы не похожи на остальных. — Она провела наманикюренным ногтем по моему запястью и убрала руку. —
— Старая Гусси, Ма Топпет.
Бернис чуть прищурилась, затем откинулась на спинку стула и посмотрела на меня с интересом.
— Ты не из здешних мест, — заявила она, переходя на «ты».
— Я жил здесь до тебя, снимал комнату у старой Гусси, пока копы не схватили меня.
До Бернис постепенно начало кое-что доходить, она надула губки и понимающе закивала.
— Так ты Морган, ведь так?
— Правильно.
— Ты, наверное, понимаешь, что появляться здесь — просто безумие с твоей стороны. Я не собираюсь тебя выдавать, но кое-кто готов продать родную мать за выпивку. Может, у меня и не такая хорошая память на лица с газетных страниц, но у них она просто превосходная.
— Теперь начну беспокоиться.
Бернис посмотрела на меня с насмешливым удивлением и подперла подбородок обеими руками.
— Эй, большой друг, а как же я? Сейчас появятся синие куртки, тебя арестуют, а меня привлекут как сообщницу. Я не хочу портить свою репутацию.
— Так, значит, мы отправимся куда-нибудь в другое место.
— Может, ко мне?
— Мне подходит.
Она снова принялась изучать меня, призывая на помощь весь свой жизненный опыт, затем тихо произнесла:
— Это все очень серьезно, не правда ли?
— Очень серьезно, детка.
— И я могу помочь.
— Возможно.
— Тогда пойдем ко мне.
Дом был старый, но хорошо отремонтированный; Бернис занимала трехкомнатную квартиру, обставленную просто и со вкусом. Она позволила себе огромную стереоустановку, к которой прилагалось около сотни классических пластинок. Но удивило меня другое — на стенах висели три картины хорошо известных современных художников. Готовя напитки, Бернис заметила мой взгляд, устремленный на эту галерею, и сказала:
— Я их не покупала. — И, ухмыльнувшись, добавила: — Это был неравный обмен.
— Эти шедевры стоят целую кучу денег, знаешь ли.
— Это теперь. А в те времена их авторы были просто голодающими художниками, которым были нужны деньги на квартиру и еду, а мне так понравились их работы, что я их кормила.
Я постучал по самой маленькой из трех рам.
— Последнее творение этого парня ушло за сотню гиней.
— Ого. — Она подала мне имбирную водку в высоком бокале.
— Почему бы тебе не продать их?
Бернис очень просто ответила:
— Мне они нравятся.
Она подошла к проигрывателю, нажала кнопку, затем присела, забросив одну прелестную ногу на другую.
— Ты хотел о чем-то спросить меня, Морган.
Я сел на стул напротив этой маленькой странной блондинки и стал потягивать напиток.
— Что ты обо мне знаешь?
— Только то, что пишут в газетах. — Ее глаза сверкнули над кромкой бокала. — Я знаю, что они не нашли остаток тех денег, которые ты... присвоил.
— Почему бы тебе не сказать «украл»?
— Потому что это были государственные деньги. Черт побери, они и так забирают достаточно через налоги, чтобы потом просадить, убивая несчастных в каком-нибудь таком месте, о котором мы и не слыхали. И все для того, чтобы остальным людям было легче нас ненавидеть. Так что я чертовски рада, что для разнообразия в этот раз надули их. Держу пари, они просто сошли с ума от злости.