Дембельский аккорд
Шрифт:
— Да, он странноватый немного, живет как отшельник в своей мечети, мало с кем общается. Его видят только во время молитвы, а потом он уходит к подножью гор, и там сидит все время. Я слышала, что в Узбекистане он долго сидел в тюрьме, потом сбежал в Афганистан. Здесь в кишлаке, он появился, примерно год назад.
— А сама ты давно здесь?
— Полтора года. Но дедушка мой, уже давно живет в Афганистане.
— А остальные твои родственники, тоже все здесь?
— Мама, сестренка и дедушка, здесь. Брат где-то в Иране, пытается заработать деньги, от него уже
— А отец где?
Девушка опустила голову и ничего не ответила. Я, конечно, догадался, где мог быть ее отец, и поэтому не стал больше ничего спрашивать о ее семье, сменил тему разговора.
— Ну и как тебе в Афгане, нравится жить?
Лейла молча помотала головой, глядя себе под ноги, большим пальцем ноги она теребила камешек.
Мимо нас прошла какая-то старуха, она искоса посмотрела на меня, и шипящим голосом что-то произнесла на своем языке. Лейла ей ответила, и старуха побрела дальше, что-то бормоча себе под нос.
— Что она хотела? По ее лицу видно, что она чем-то не довольна, — поинтересовался я.
— Ей не понравилось то, что я с тобой здесь стою и разговариваю, — подавленным голосом сказала Лейла.
— Да, Лейла, я тебя прекрасно понимаю.
Девушка резко подняла голову и посмотрела на меня, на ее глазах блестели слезы.
— Да ничего ты не понимаешь! У тебя хотя бы есть надежда вернуться домой, а я уже никогда не увижу Ташкент. У меня там остались друзья и одноклассники, я хочу учиться, хочу ходить в кино, на танцы, хочу слушать музыку. Мне каждую ночь снится наш дом в Ташкенте, когда я просыпаюсь, я все время плачу. А здесь одни запреты, это нельзя, то нельзя, туда не ходи, то не делай, лицо не показывай, с мужчинами не разговаривай. Я не хочу так больше жить, не хочу! Понимаешь?!
Я стоял и молча слушал, а Лейла с трудом сдерживая рыдания, продолжала:
— Моя мама за эти полтора года постарела, а раньше она была такая красивая и веселая, она в Ташкенте была директором музыкальной школы. Папа, когда приходит, всегда старается нас успокоить, «потерпите», говорит, «заработаем немного денег, и переедем в Иран». А я не хочу в Иран, я хочу домой — в Ташкент!
Лейла последние слова почти прокричала, после чего не выдержала, и разрыдавшись убежала прочь. А я стоял и смотрел ей вслед, через минуту ее фигура скрылась за дувалом, а я продолжал стоять в раздумье.
Такие бедолаги, как Лейла, в Афганистане чужие, в Иране их тоже никто не ждет, и в Союз им дорога закрыта, одним словом — несчастные люди. Тем, кто родился в Афганистане, намного проще, они не знают другой жизни, кроме той, что здесь. И права Лейла, у меня есть хотя бы надежда вернуться домой, а у нее даже этого не осталось.
Под мышкой у меня что-то щелкнуло, и послышался топот, я резко обернулся, машинально схватившись за автомат, и тут же заметил, что в автомате нет магазина, а от меня в сторону дувалов убегает мальчишка, на вид лет 6–7ми от роду. Я, было, кинулся его догонять, но куда там, бежал этот змееныш очень быстро.
— Вот баченок, вот
У меня даже мелькнула шальная мысль садануть ему пулю вдогонку из патрона, что остался в патроннике. Но как бы там ни было, не стрелять же в ребенка, да к тому же я сам виноват, не фиг было хлебалом щелкать. Магазины вот жалко, были бы они от автомата, тогда черт с ними, а то ведь от РПК, на 45 патронов, просто так в оружейках не валяются, их достать трудно.
«Ну что вот теперь делать, и где искать эту сучару? Какой же я все-таки лопух, черт возьми! Расскажи кому ни будь, засмеют нахер» — сокрушался я, размахивая руками.
И тут я заметил возле дувала еще двух бачат, они сидели возле забора, и смеялись, тыча пальцами в мою сторону. Я направился к ним, намериваясь со злости надрать уши этим наглым щенятам. И тут мне в голову пришла одна идея, — я решил через этих бачат вернуть украденные рожки, главное, их надо как-то заинтересовать в этом деле, все афганцы, с мала до велика, очень падки на деньги, это у них в крови.
Я на ходу начал шарить по карманам, Хэбэшка была Хасана, и я не знал, где и что у него лежит. Во внутреннем кармане, рядом с пачкой «Охотничьих» сигарет, мне удалось нащупать целлофановый пакет, я вытащил его, в пакете лежали деньги, там были афгани вперемешку с чеками, это было как раз то, что надо. Я вытащил две купюры по сто афганей, зажал их в кулаке и, повесив на лицо добродушную улыбку, подошел к бачатам. Одному из них на вид было лет восемь от силы, младший выглядел лет на пять.
— На русском говоришь? — обратился я к старшему.
— Бакшиш давай, шулави, — сказал младший, протягивая руку.
— Патроны мои принесите, — я протянул автомат, показывая на пустое место от магазина.
Бачата уставились на меня, делая вид, будто не понимают, о чем это я, хотя оба они прекрасно видели, как их дружок упер мои патроны.
— Ну, хорошо, а как насчет этого? — я разжал ладонь, показав им деньги.
Бачата одновременно потянулись за деньгами, я снова сжал ладонь в кулак и убрал руку.
— Нет, не угадали, сначала патроны принесите.
— Обманешь шурави, — хитро улыбнувшись, сказал старший и прищурил один глаз.
— А если я дам вам деньги, обманите вы, — я тоже прищурил один глаз и состряпал хитрую улыбку, как бы показывая им свое недоверие. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, я первый прервал молчание, и изложил свой вариант выхода из этой ситуации:
— Даю для начала сто афганей, а если принесете мои патроны, получите еще сто.
Баченок, что постарше, показал мне два пальца, со словами:
— Двести давай, и двести потом.
— Сто сейчас, и триста потом, — предложил я.
Про себя я подумал, «пусть только принесут мои патроны, а там видно будет, сколько им дать денег, и давать ли вообще», хотя я прекрасно понимал, что деньги им отдать придется, этих чертят просто так не проведешь. Странная ситуация получается, у меня украли патроны, и мне еще приходится покупать свои же патроны, за свои же деньги, это наглость с их стороны.