Демид. Пенталогия
Шрифт:
Выглядел этот тип странно. Собственно говоря, он имел бы вполне обычную внешность, если бы жил где-нибудь в Норвегии или Голландии. Блондинистый худощавый детина - высокий, с огромными ручищами, пальцами такими длинными и сильными, что ими можно было бы обхватить голову ребенка и расколоть ее как грецкий орех. Странность этого человека заключалась в том, что он не был ни скандинавом, ни даже немцем. Вполне испанские черты лица - большой нос с выраженной горбинкой, выдающийся вперед острый подбородок, густые брови. Только вот эти светлые волосы, эти слишком светлые глаза… Не похоже
Лурдес притягивала его как магнит. И она не чувствовала этого. Так не должно было быть. В конце концов, кто здесь был телепатом - она или я? Она должна была обнаружить, что кто-то лезет в ее мысли.
Сексуально одержимый мужчинка? Нет, люди с сексуальным прибабахом совсем другие. Много я таких видел - серенькая внешность бухгалтера, шмыгаюший нос, бегающий, неуловимый взгляд и оттопыренный правый карман коричневых бесформенных брюк, где постоянно идет игра в карманный бильярд. Тот мачо, что пожирал глазами Лурдес, был не из этой породы. У него не было нужды становиться сексуальным маньяком - должно быть, девушки и так падали к его ногам штабелями. Он мог затащить в постель большинство женщин, встречающихся на его пути, без особого принуждения. Я даже представил его речь: «Как насчет перепихнуться? (сладким, но в то же время и мужественным голосом) Ты не пожалеешь, guapa.[ Красотка (исп.).] Тебе будет очень хорошо…»
К Лурдес не должна была липнуть такая дрянь. Моя Лурдес (пока еще моя) имела право на то, чтобы к ней не лезли всякие гнусные типы. Ее должны были окружать только замечательные, добрые и чистые душой люди - например, я.
– Лурдес, - спросил я тихо, - ты не чувствуешь ничего необычного?
– Нет.
– Лурдес настороженно обвела взглядом кафе.
– А что такое?
– Сзади тебя сидит какой-то мордоворот с глазами рентгеновского аппарата и уже полчаса изучает твой затылок. По-моему, он даже не моргает.
– Где?
– Лурдес повернулась - немедленно, не соблюдая ни малейшей конспирации, и бесцеремонно уставилась на блондина.
– Вон тот парень, да?
– Он самый.
И тут случилось то, что мне не понравилось совершенно. Тип не отвернулся, даже не опустил взгляд, обнаружив, что его засекли. Напротив, он махнул Лурдес ручищей и улыбнулся. В жизни не видел такой гадкой усмешки.
А Лурдес тоже махнула ему ручкой, сказала «Hola» [Привет (исп.).] и, как ни в чем ни бывало, повернулась обратно ко мне.
– Ты что, знаешь его?
– удивленно спросил я.
– В первый раз вижу.
– А чего ты с ним здороваешься?
– А я со всеми здороваюсь. Я вежливая. Не знаю, как у вас там в России, а у нас нет ничего зазорного в том, чтобы сказать «Привет» даже незнакомому человеку.
– Ну и рожа у него. Ночью такую увидишь - не
– Мигель, ты сегодня не в себе, - заявила Лурдес.
– Он вполне симпатичный человек, и улыбка у него хорошая.
– Хорошая? Да у него зубы, как у крысы!
– Мигель, перестань!
– Лурдес посмотрела на меня с раздражением.
– Что ты к нему прицепился? Ревнуешь, что ли?
– А чего он на тебя пялится? Нет, ты посмотри, так и продолжает таращиться! Наглец!
– Ну и пусть смотрит, если ему нравится. Мне-то что от этого? Он же не в ванной комнате за мной подглядывает…
– Пойдем отсюда, - заявил я.
– Никуда не пойду, пока не съем мороженое. Успокойся и не дергай мне нервы.
Мороженое - это всерьез и надолго. Лурдес заказала огромную порцию - с полосатой бело-шоколадной шапкой взбитых сливок, из которой торчали ломтики киви, ананаса, апельсина, ягоды винограда… Только разве что огурцов и помидоров там не было. И я прекрасно знал, что девчонка будет ковырять эту замороженную гору калорий нарочито долго - назло мне. Гадючка маленькая.
– Кушай, солнышко, - сказал я медовым голосом.
– Кушай, моя сладенькая. А я пойду пописаю. Что-то много я сегодня жидкости употребил.
– Мигель, отвяжись от человека, - произнесла Лурдес умоляющим тоном.
– Милый, прошу тебя! Не нарывайся на скандал.
– Я иду писать!
– заявил я громко, на все кафе.
– Я иду писать, сеньорита, иду отправлять свои естественные надобности. Я иду, и помыслы мои чисты, как у ангела. Как у всякого ангела, летящего в сортир!
С этими словами я встал и направился к туалету. По пути я довольно сильно пошатывался и, когда проходил мимо незнакомца, нечаянно задел его столик бедром. Стакан с апельсиновым соком, стоявший на столе, немедленно повалился набок, и из него выплеснулась струя оранжевого напитка - почему-то точно на штаны блондина. Я остановился.
– Пардон, господин блондин, - сказал я заплетающимся языком.
– Кажется, я облил вас.
– Что?
– Человек оторвал взгляд от Лурдес и заторможенно перевел его на меня. Он словно выходил из гипнотического транса.
– Что вы сказали?
– Я облил вас соком. Это ужасно.
– А, это?
– Человек посмотрел на то, как последние капли красящей жидкости падают на его брюки - безупречно белые, дорогие.
– Да, действительно…
– И что?
– Ничего.
– Он поставил стакан на место и снова уставился на Лурдес, которая упрямо не поворачивалась к нам, хотя на нас с блондином пялилось уже все кафе.
– Чего - ничего?
– Ничего страшного.
Говорил он с сильным андалусийским акцентом.
– Ваши штаны, наверное, кучу бабок стоят? Они ни хрена не отстираются. Этот сок - он как краска.
Он не ответил. Не обращал больше на меня ни малейшего внимания. Я покачался рядом с ним еще немного, а потом отправился в туалет. Тип этот был определенно ненормальным. Такого даже бить по морде было жалко. Права была Лурдес - зря я привязался к нему.
Когда я вышел из сортира, человека за столом уже ее было. И даже лужу сока на столе вытерли - как последнее напоминание о нем.