Демидовы
Шрифт:
— Что — я?
— Ты-то… — он засмущался, — пошла б?
— И я… — Она пожала плечами.
— А ежели я не шучу?
— Так ведь это твой отец решать будем, — с тихой грустью сказала Марья. — Л я ему ни к чему, сирота худородная. Ему приданое богатое надобно.
Он притянул ее к себе, жадно обнял, поцеловал в губы. Она задрожала вся, вскочила и быстро пошла прочь.
— Сватов ожидай, Марья! — весело крикнул Акинфий. — Мое слово железное!
В доме Никиты
Рядом с царем по одну сторону сидел Меншиков, а по другую рудознатец Пантелей, в чистой рубахе, умытый, причесанный. Никита достал из горки праздничные серебряные стакашки, а перед Петром поставил иной, черного металла.
— Это железо непростое, — степенно отвечал на удивленный взгляд царя Никита. — С Урал-гор по твоему указу к нам перевезено. И я его опробовал.
— Хитер хозяин-то наш, — Петр подмигнул Меншикову. — Чуешь, сколь крепко он линию свою гнет? А что, Алсксашка, может, и впрямь отдать завод тот Демидову?
Пущай радеет на пользу государства Российского.
— А деньги у него есть, мин херц? Чтоб дело начать.
— Нету, государь… — развел руками Никита. — Мне фузеи в такой убыток стали, что и подумать страшно.
— Так ведь и у меня денег нету, Демидыч, — вздохнул Петр. — А цену за фузеи ты сам назначил, никто тебя за язык не тянул.
Воцарилось молчание. Никита столбом стоял посреди горницы.
Петр сам стал разливать всем из баклаги водку. Никита подошел, взял чарку. Пальцы его дрожали, на скатерть капало.
— А за ружья спасибо, Демидыч. — Петр потянулся к Никите черной чаркой. — От всего сердца спасибо!
Занавеска дрогнула, и из-за нее появился Акинфий, державший обеими руками ларчик, обитый цветной жестью. На бордовом бархате лежал пистолет работы знаменитого Кухенрейтера. Сын осторожно передал ларчик отцу.
Петр нетерпеливо выхватил пистолет, осмотрел, пощелкал курком. Его кругловатая физиономия с тонкими усиками засияла от удовольствия. Прицелился в печку:
— Алексашка, ну-ка заряди!
— Царь-государь! — сказал вдруг Пантелей, безмятежно улыбаясь. — Пойди-ка ты лучше во двор. Там с пистолетом сподручнее…
…Со двора донесло раскатистый выстрел.
— Охо-хонюшки… — прохрипел Никита и поднял жалкие, как у побитого, глаза на Акинфия. — Цену-то, говорит, сам назначал… Да еще этот, — кивнул на Пантелея, — варнак сибирский, в соблазн ввел: Урал, Урал, железо знатное…
Грохнул второй выстрел.
— Прибить его, что ли, а, Акиша? — тоскливо продолжал Никита. — До смерти.
— Чего «прибить»? — Пантелей испуганно округлил глаза.
На дворе выстрелили в третий раз и скоро — в четвертый.
— Чего он палит-то так много? — неизвестно у кого спросил Никита. — Мажет, что ли?
— Нетто государи
— Нет, надо прибить. — Никита решительно встал, сжимая пудовые кулаки. — Держи его, Акиша, с него все началось…
Пантелей проворно скакнул к двери и чуть не столкнулся с Петром. Царь подбежал к помертвевшему Никите, рванул за плечи и… поцеловал:
— Бьет, как по заказу! Как же ты его починил, Демидыч? Ведь сам Кухенрейтер делал!
— То не я, государь… То мои старший, Акишка.
Акинфий несмело шагнул к царю, потупился. Царь протянул руку.
— Молодец, мастер! Молодец!
— Благодарствую, государь, — Акинфий поклонился степенно и к всеобщему изумлению достал из-за пазухи второй пистолет, точь-в-точь как первый, только курок у этого болтался бессильно.
Выпучив глаза, Петр рассматривал два совершенно одинаковых пистолета и ничего не понимал:
— К-как это?
— У Кухенрейтера-то боечек с пружиной так поломаны, — пояснил Акинфий, — что починить никакой возможности не было. Пришлось другой такой пистолетишко сделать.
Петр захохотал, облапил вконец смущенного Акинфия и трижды расцеловал.
…Потом все порядком захмелели. Никита принялся бренчать на балалайке, а Григорий с Пантелеем плясали посреди горницы, били каблуками в выскобленные доски, выкидывали коленца. Потом все хором запели про то, как девица в лесу грибы собирала и встречала удалого разбойника. Охальную ухарскую песню.
Никита исподволь наблюдал за царем, будто удобный момент выжидал. Наконец тихо прихлопнул ладонью струны, полез с лавки на пол, на колени. Петр, ласково глядя, подхватил его, поднял.
— А если я сыщу денег, государь? — совсем трезво спросил Никита, вновь усаживаясь на лавку.
— Где ж ты их сыщешь? — встрял по своему обыкновению Меншиков. — Они не грибы.
— Все исполню для тебя, Никита, — продолжая улыбаться, сказал Петр. — Только денег у меня нет…
— Акишка! Кланяйся государю! — приказал Никита.
Акинфий встал, непонимающе посмотрел на отца и низко склонился перед Петром.
— Помоги, государь Петр Алексеевич, — проникновенным голосом произнес Никита, — старшего моего женить. Невеста есть — купца Коробкова дочь, Евдокия.
Акинфий в миг распрямился, как лук, у которого тетива лопнула.
— Купец богатеющий, — не обращая на сына внимания, продолжал Никита. — Вся Тула у него в долгах, но тебе, государь, я чаю, не откажет!
Прощались они ранним утром. Прежде чем сесть в возок, Петр взглянул на стену сарая, на которой накануне намалевали известкой шведского льва, разинувшего пасть в свирепом рыке, — все пули вошли в самую середину пасти.