Демидовы
Шрифт:
— Твои слова да в уши господу…
…Акинфий тем временем осматривал с
воеводой Степаном Кузовлевым завод. Чуть позади шагал Крот, правая рука воеводы, стражник и кат.
А завод представлял зрелище жалкое: в пруду воды почти нет, одна зеленая тина, плотина разрушена паводком.
— Пошто воды в прудах нету? — строго спросил Акинфий.
— Так уходит, пес ее задери, — сипел рыхлый, одышливый воевода. — Бьемся, мучимся, а она уходит.
— Как завороженная, ей-бо, — подал голос Крот.
Акинфий
— Я за такую работу шкуру б сдирал!
— Ты не шибко тут, не шибко, Акинфий Никитов! — Воевода часто взахлеб задышал. — Государев указ указом, а ты… Не шибко, говорю! Я — воевода здешних мест!
— Разоритель ты здешний. Хуже Карлы шведского.
— Ты меня страмотить не смеешь! — Воевода угрожающе надвинулся на Акинфия. — Я — боярин! А ты… ты смерд смердящий! Я велю… Крот! Плетьми его! — Он схватил Крота за правую руку с нагайкой, толкнул к Акинфию. — Бей! Мой ответ!
Акинфий вцепился взглядом в глаза Крота. Тот, насупясь, шагнул, запнулся, перебросил плеть в руке поудобнее, сделал два решительных шага и… стал подле Акинфия, но чуть сзади.
— А ведь ты дурак, боярин, — одним ртом зло улыбнулся Акинфий. — Даже пес твой покинул тебя…
…Навстречу Акинфию валила большая толпа работных люден. Завидев его, сходу остановились, торопливо снимая шапки:
— Господь тебя спаси, хозяин! Тебя и твою жену, и детишек.
— До жены с детишками ишшо дожить надобно, — мрачно отозвался Акинфий.
— А у нас имеются! — со злым весельем выкрикнули из толпы. — Мал мала меньше, да есть хотят часто!
— Хлеба давай, хозяин! Воевода хлеба давно не давал.
— И жалованья, почитай, цельный год не платит.
Акинфий опустил голову, долго молчал. Пантелей, пришедший с невьянским людом, выбрался вперед и с надеждой смотрел на Акинфня.
— Кто плотину ладил, а? — наконец поднял голову Акинфий.
Десятка полтора мужиков полезли из толпы, потянули шапки с лохматых голов.
— Вам за такую работу не только хлеба… Вам колодки надобно набить!
Мужики сопели, скребли и затылках.
— Все заново будем! — крикнул Акинфий. — Плотину рубить!.. Домну новую… А хлеба у меня нету, не заработали!
Толпа охнула и вновь затихла.
— Пушки отольем, государю продадим, будет и иа хлеб. А покудова терпеть придется. И я с вами потерплю.
— А говорил, душа-человек… — со всех сторон хмуро укоряли Пантелея.
И началась работа. День и ночь. Копали при свете смоляных факелов, вбивали сван из лиственницы, на носилках подтаскивали обожженный кирпич к домне. Перестукивались топоры, протяжно кричали приказчики. Больше всех старался Крот.
— Шевелитесь, ведьмячьи морды! — Его
Акинфий поспевал всюду. Он почернел и высох, глубоко запавшие глаза светились тихой яростью. Он мотался от завода к плотине, оттуда — на карьер, потом на рудник, по дороге заглядывая к углежогам.
…Карьер, где рыли руду, кишмя кишел людьми. Словно муравьи сладкую корку, облепили они склоны. Долбили руду кайлами, насылали в корзины и тачки, тащили по петляющей серпантином дороге вверх, к подводам.
По ночам он не спал. Ворочался в постели, мял кулаком горячую подушку, глазел в синее оконце.
— Не спится, Акиша? — с сочувствием спрашивал Пантелей.
— Да вот думаю, Пантелей, почему так? Большое дело добром не сладишь, только — жестокостью. Почему?
— А не хочет народ работать, — просто ответил Пантелей. — Кому ж охота задарма горбатиться, посуди сам.
— Почему задарма? Я ж заплачу исправно.
— Грозилась синица море зажечь. Ты сперва заплати, а потом требуй.
— Да где я сейчас возьму?! — в бессильной тоске выкрикнул Акинфий, рванул рубаху на груди. — Себя, что ль, им скормлю!
Пантелей шел по прогалине, окруженной лесом. В руках трепетали, подрагивая, чуть заметно клонились то в одну, то в другую сторону тонкие ивовые прутья. Акинфий стоял поодаль, держал под уздцы двух лошадей.
— Здесь где-то… — бормотал Пантелеи. — Откройся, клад захороненный! Откройся человеку — самому главному зверю на земле божеской… для счастья, для тепла, для добра.
Он остановился, долго стоял неподвижно.
— Здесь большая руда должна быть.
— Погодь, засеку сделаем.
Акинфий принялся рубить кедровые сучья, втыкал их, куда указывал Пантелей. Делал заметки топором на деревьях.
— Молодец, Пантелеи! — улыбался Акинфий. — За неделю третью кладовую находишь. И впрямь, тебе цены нету.
Пантелей молча улыбался, рукавом отирал потное лицо.
Акинфий развернул большой чертеж-карту, обломком угля сделал пометку.
Здесь славный рудник начнем. Лесу прорва, река рядом. И завод заложить… Во-он там плотину ладить можно.
Пантелей отдыхал, привалившись к дереву.
— Вставай, пора! — Акинфий первым взобрался в седло.
Они подъехали к склону горы, и Акинфий первым заметил пещеру. У входа стояли два каменных идола, словно охраняли.
Акинфий слез с лошади, привязал повод к кусту, полез вверх. Пантелей последовал за ним.
Вскоре Акинфий выскочил из пещеры, сбежал вниз, достал из притороченной к седлу сумки просмоленный факел, запалил его и кинулся обратно.
Тесный проход упирался в высокие деревянные двери. В свете факела заметались летучие мыши.