Демократия как вырождение

Бестужев Игорь

Осуждение коллективизма, как общего свойства всех социалистических доктрин, ученый обосновывал действием закона природы. «Уничтожить последствия естественного неравенства в теории очень легко, но никогда не удается уничтожить сами эти неравенства. Они, как старость и смерть – роковая участь человека». – «Если не истреблять систематически в каждом поколении всех сколько-нибудь возвышающихся над уровнем самой скромной посредственности, то социальные неравенства, порождаемые неравенством умственным, скоро бы восстановились». Нужно помнить, что Лебон подвергал суровой критике социализм международного, прежде всего, марксистского толка, которому и принадлежат требования конфискации капиталов и имущества, распределения их между гражданами с помощью огромной армии чиновников, суровая

дисциплина и недопущение конкуренции. В этом режиме кроется «безусловное рабство рабочих», – утверждал ученый.

Лебона отличало неприятие социализма в любой форме. Анархию же он считал бессмысленным проявлением антигосударственного инстинкта, настаивая в то же время на необходимости ограничить роль государства самыми необходимыми функциями /тем поучительней высокая оценка этого мыслителя Жоржем Сорелем!/. «Социалисты-анархисты в теории примыкают к индивидуализму, они добиваются разрушения современного общественного строя, – писал Лебон.- Но какие чудеса преобразуют общество после его разрушения?... Очевидно, что с уничтожением современных цивилизаций человечество прошло бы все последовательные формы быта: дикость, рабство, варварство и т.д.». Как и Сорель, Густав Лебон указывал на домарксистское происхождение социалистических теорий. Токвиль также считал, что все они восходят не к Марксу, а к Морелли, в труде которого «Code de la Nature» /1755г./ содержатся положения: общности имущества, права на труд, безусловного равенства, однообразия во всем, механической правильности в действиях отдельных лиц, тирании регламентаций, полного поглощения личности граждан в социальном строе.

Описывая распространение социалистических идей, ученый предложил собственную классификацию «рабочих классов», разделяя их на чернорабочих и ремесленников. Первые – низшие по умственным способностям и самые многочисленные. Социализм рассчитывает на них прежде всего. Этот класс сам никогда не начнет действовать, но примкнет ко всякой революции. Ремесленники стоят значительно выше чернорабочих. Они трудятся на постройках, в механических мастерских и в мелкой промышленности. Ремесленники презирают чиновников – «настоящих современных париев – ярых социалистов».

Лебон с сочувствием описывал «великодушного и доверчивого» рабочего, который «не имеет эгоизма, и в этом отношении стоит гораздо выше чиновника и буржуа, эгоизм которых очень развит». Обращает внимание сходство этих оценок с мнением Сореля – твердого сторонникасоциализма. Активное неприятие обоими социологами буржуазного строя смягчало их разногласия даже в отношении социалистических идей /!/.

Густав Лебон описал механизм вовлечения рабочих в революционное движение: «Политические идеи иногда захватывают рабочего, но он почти никогда не проникается ими. Он способен на один миг стать бунтовщиком, но никогда не обратится в фанатика… Его религиозные инстинкты трудноискоренимы. В этом – залог успеха социализма – этой новой веры». Все невзгоды рабочий считает делом правительства и потому легко соглашается на его смену. Если бы он знал, какие стеснения и регламентации грозят ему, рабочий стал бы врагом новой доктрины. Рабочий приветствует разрушение алтарей и тронов, но еще больше рад их восстановлению. Этот ход рассуждений Лебона целиком применим также к революции, совершаемой демократическим путем, как это было в 1991г. в России.

Пассивная роль трудящихся в подобных событиях объяснима тем, что замысел и осуществление революции всегда исходят от интеллигенции и чиновников, как части буржуазии, какую бы идеологию они себе не приписывали.

Суждения других социологов и историков подтверждают мнение Лебона. Так, де Лавелэ писал: «Много содействует успеху социализма то, что он постепенно охватывает образованные классы». Причины этого он видел в заразительности модных вероучений и в равнодушии, с которым эти классы встречают будущее. – «В настоящее время социалистические стремления больше распространены среди буржуазии, чем в народе. Философы, литераторы и артисты покорно примыкают к движению и деятельно способствуют его распространению, ничего, впрочем, в нем не понимая… Театр, книги, картины пропитываются слезливым и смутным социализмом, напоминающим гуманитаризм правящих классов времен французской революции».

Бурдо

высказывался еще резче: «Нерешительная буржуазия надеется спастись посредством уступок, забывая, что это безумнейший прием политики, и что нерешительность, мировые сделки, желание угодить всем – недостаток характера, за который мир всегда наказывал сильнее, чем за преступления».

«Легкость, с которой высшие классы выпускают из рук оружие, побудит историков с презрением отметить их недальновидность и не пожалеть их, – писал Лебон. Когда воззвания и нападки образованного меньшинства, горячо добивающегося своих целей, встречают на пути только равнодушие, можно быть уверенным, что торжество такого меньшинства близко. Кто злейший враг общества, – то ли, кто на него нападает, или тот, кто не дает себе труда его защищать?».

Пассивность буржуазии не мешает, впрочем, ее стремлению обогащаться любым путем. История русской революции 1917г. еще раз показала, что при необходимости она готова поживиться и за счет социализма, который на практике признаёт власть денег.

Густав Лебон психологически точно обнажил корни заурядного мышленияобразованных кругов, откуда буржуазия черпает революционные идеи. – «Полуученые – те, кто не имеют других знаний, кроме книжных и, следовательно, не имеют никакого понятия о действительной жизни… Они – продукт наших университетов и школ – этих жалких фабрик вырождения, с гибельной деятельностью которых нас познакомил Тэн и другие… Недовольный полуученый – самый злостный из всех недовольных… Общество, управляемое ареопагом профессоров, как мечтал О.Конт, не продержалось бы и шести месяцев». «Очень часто со стороны толпы и редко специалистами проявляются политический ум, патриотизм и чувство необходимости защищать общественные интересы, – писал Лебон. – Толпа часто соединяет в себе дух своей расы и понимание ее интересов. Толпой управляет инстинкт, а не разум, но разве бессознательные поступки не бывают очень часто более высокими, чем сознательные?».

«Влияние предков и теперь оберегает значительно одряхлевшие цивилизации, которым грозит сегодня многостороннее разрушение… Если и удается иногда приобретенным представлениям восторжествовать над врожденными, то только когда последние были уничтожены врожденными же представлениями противоположного свойства, например, при скрещивании представителей различных рас. Человек превращается тогда в tabula rasa. Он потерял свои наследственные представления; он стал помесью, не имеющей ни нравственности, ни характера, легко подпадающей под влияние, – писал ученый».

Из этих рассуждений Густав Лебон сделал замечательный вывод: разные классы общества, люди разных полов и «еще более разных народов» говорят на разных языках. В морали, религии, политике согласие возможно только когда люди одного происхождения. Поэтому «борьба между классами и расами, а не их призрачное согласие составляют преобладающий фактор в истории». Обращает внимание, что в этот контекст вписываются классы, как части общества, подпадающие под расовые разграничения /правящий слой здорового общества, как правило,занимает наивысшее положение в иерархии составляющих его рас/. «В основе всех социальных задач постоянно кроется преобладающее влияние расы – этой верховной распорядительницы судьбами народов», – настаивал Лебон.

Ученый подтверждал многими примерами свою идею превосходства традиции над новаторством революционного толка. Когда художник воображает, что освободился от гнета прошлого, то он просто обращается к формам еще более старым, или искажает самые необходимые элементы своего искусства /например, применяя нереальные краски/. «Этими бреднями художник только подтверждает свое бессилие освободиться от влияния преданий и вековых обычаев», – писал ученый. – Действительно, бесконечное разнообразие форм реалистического искусства противостоит голому формализму как живая натура мертвому манекену. «Свободных мыслителей не больше нескольких дюжин в целую эпоху, – утверждал Лебон. – Только благодаря нескольким оригинальным, самостоятельным умам, которые появляются во все эпохи, каждая цивилизация освобождается мало помалу от гнета традиций. Но так как такие умы редки, то и освобождение это совершается очень медленно».