Демократия, не оправдавшая надежд
Шрифт:
– Поймите же, – пытался объяснить Чаплин, – то, что творится в газетах, напоминает сборище голодных псов, рвущих на части упавшую в бессилии лошадь. Только ведь эта лошадь – наша страна. Да, она не может сейчас встать, но она жива, и ей требуется передышка, чтобы собраться с силами. Союзники дают нам эту передышку. Они сражаются на фронте с большевиками, несут потери. Вы представляете, французу, просидевшему 28 месяцев в окопах на Западном фронте, контуженному, отравленному ипритом, обещали тихую службу по охране складов. Вместо этого он оказался на передовой
– Что с того? Солдат должен с честью умереть за Родину! – С вызовом крикнул Лихач.
– За Родину – да! Но Франция слишком далеко от двинских заливов и болот Железнодорожного фронта. Здесь он защищает свободу и ваше правительство. И когда до него доходят слухи, что творится в Архангельске, где в газетах прославляют революцию, нелестно отзываются о наших союзниках, в голове у него вертится только одна мысль. И это бунт. Нас спасает от бунта только высокая дисциплина солдат стран Антанты и понимание, что сражаясь с большевиками, они сражаются против немцев.
– Где же ваши хваленые войска? – Крикнул Дедусенко. – Почему они до сих пор не опрокинут большевиков?
– Вы дурак, – огрызнулся Чаплин, – и прекрасно знаете ответ на этот вопрос. Но я повторюсь. Вместо того, чтобы в газетах писать о борьбе против большевиков, вы занимаетесь склоками. Начитавшись ваших газет, человек не только не станет служить в армии, он возненавидит правительство, которое мы все здесь представляем.
Чаплин встал, щелкнул каблуками и демонстративно покинул заседание кабинета министров. Старцев, собрав бумаги, поспешил следом.
– Не будем отвлекаться на частности, – заметил председатель, – переходим к следующему вопросу. С господином Чаплиным все предельно ясно. При первой же возможности нужно найти ему замену. Такой человек не может командовать вооруженными силами области. Кстати, какой у него воинский чин в переводе на армейские?
– Подполковник! – Сказал Дедусенко.
– Вот видите. Всего лишь подполковник, у него нет опыта командования даже полком, не то, что вооруженными силами целого края. Что там у нас с военным резервом, есть ли в городе старшие офицеры?
– Разумеется, есть, – ответил Лихач, так как вопрос был по его ведомству, – три генерала, больше десятка полных полковников и тысячи офицеров младшего и среднего звена. Многие состоят в партии социалистов-революционеров и готовы предложить свои услуги правительству.
– Почему же мы медлим? Сколько можно терпеть этого негодяя Чаплина?
– Докладываю, – невозмутимо сказал Лихач, – переговоры со старшими офицерами ведутся, но позиции Чаплина сильны поддержкой англичан. Мы не можем выступить против генерала Пуля.
– Отчего же? – Возмутился Чайковский. – Я уже говорил дуайену дипкорпуса о безобразном поведении этого генерала. Он обещал помочь и принять меры. Полагаю, он свое слово сдержит. Как вы смотрите, например, на кандидатуру генерала Самарина в качестве главнокомандующего?
– Не думаю, – покачал головой Лихач. – Самарин выскочка, был адъютантом для поручений у Керенского в звании капитана, потом
– В таком случае потрудитесь подыскать подходящую кандидатуру, выбор есть. С Чаплиным и его дружком Старцевым мы работать не собираемся.
Не понимая особенности момента, получившие на блюдечке власть эсеры принялись проводить в жизнь в Архангельске свои партийные установки. Рупором социалистов стала кооперативная газета «Возрождение Севера», где члены правительства и лично председатель Чайковский публиковали свои статьи.
На страницах издания появились революционные лозунги, направленные на продолжение революции, как будто власть была не в руках социалистов, а выражала интересы монархически настроенных кругов.
Не прошло и трех недель с прихода к власти правительства Чайковского, как в городе начала формироваться оппозиция.
Большевики, оставив агентуру среди моряков и рабочих Соломбалы, накапливали силы, агитировали против новой власти: «Мы вернемся и сбросим весь этот демократический сброд в море, а те, кто его поддерживал, пойдут под суд».
Правые, опираясь на офицерство, чиновников и купцов, открыто критиковали правительство и отказывались выполнять приказания министров-социалистов, так они называли членов Верховного Управления.
Офицеры, которые принимали непосредственное участие в перевороте, были потрясены тем, что привели к власти левые силы.
Напряжение быстро перешло в конфликт. Обе стороны не желали уступать, и на страницах газет разворачивались самые настоящие словесные баталии.
– «Пролетарии всех стран, объединяйтесь», «В борьбе обретешь ты право свое», – какая мерзость, – негодовал Чаплин, – чем все это отличается от диктатуры большевиков?
Герой и организатор переворота второго августа быстро понял, что стал жертвой обмана. Его, монархиста, изначально смущала принадлежность подавляющего большинства членов кабинета к партии социалистов-революционеров. Но в июле 1918 года эсеры выступили против большевиков, следовательно, за белое движение, и он добровольно уступил власть пришлому гражданскому правительству, как на этом настаивали дипломаты Антанты. Чаплин не имел выбора и других союзников.
Власть на Севере оказалась подарена эсерам.
Капитан второго ранга, совершенно не знакомый с особенностями внутрипартийной работы, понятия не имел о том, что для политиков прежде всего важны интересы своей партии, и только потом – всё остальное.
Разноголосица мнений в молодом государственном образовании, которым стала Северная область очень скоро привела к серьезному политическому кризису. В противостоянии столкнулись военные с их стремлением укротить на период боевых действий всяческие свободы, и представители демократических сил, которые искренне полагали, что свобода мнений – есть главное завоевание февральской революции и поступиться этим принципом нельзя ни при каких обстоятельствах.