Демон движения
Шрифт:
Жерар задумался.
— Итак, — заметил он через мгновение, — вы применяете к макрокосмосу безжалостный закон пульсации, открытый в радиологии мира атомов?
– 251 -
— Разумеется, ведь мир един.
— Позволю себе лишь маленькую коррективу, — вмешался в разговор молчавший до сих пор профессор физики из Варшавского университета Я. Лещиц. — Я разделяю мнение коллеги Пембертона, однако с определенными оговорками. И я в принципе допускаю возможность близкой энтропии, но лишь частичной. Ибо не могу согласиться,
— Как это? — ужаснулся Свен Варборг, известный шведский путешественник и географ. — Полный распад? Нечто вроде абсолютной смерти? Гм, это странно. Вы, спиритуалист, верите в возможность абсолютного небытия?
— Да, в случае полной материализации духовного начала. В некоторых категориях жизненных явлений и у некоторых отдельных лиц физический аспект феноменальным образом иногда доходит до такого безусловного превосходства, что духовный элемент в них полностью исчезает — он просто-напросто улетучивается из негостеприимной оболочки.
— В самом деле, — поддержал его поэт «Молодой Италии» Луиджи Ровелли, — именно наша эпоха устремилась в направлении практического материализма. Наш «гигантский» прогресс, к сожалению, очень односторонний. После временного роста в метафизическом направлении, который проявился после великой европейской войны 1914—1918 годов, наступил тем более постыдный откат в прямо противоположную сторону.
— Частичная энтропия... — скептически буркнул англичанин. — Что-то мне не кажется убедительной ваша теория.
— Я мог бы привести вам в доказательство множество примеров. Все ведь не раз слышали о таинственных исчезновениях определенных людей или вещей: они исчезают, словно камни в воде, неведомо как и куда. Попросту пропадают с лица земли, необратимо рассеиваются в пространстве. И это даже нельзя назвать смертью, поскольку тут про-
– 252 -
исходит переход в новую форму бытия. Это что-то хуже смерти — полный распад, переход в абсолютное небытие.
Сэр Пембертон нервно поправил пенсне.
— Господа, — сухо ответил он, — я не разделяю вашего презрения к современной культуре и не понимаю, что должна означать дифференциация между материалистическим и спиритуалистическим духом цивилизации. Эволюция едина, и она ведет человечество вперед на протяжении веков. Поэтому я поднимаю тост в честь нашей цивилизации. Да здравствует двадцать первый век!
Несколько голосов повторили это восклицание, несколько рук поднесли бокалы к губам.
Лещиц не поддержал тост. Неохотно отодвинул бокал с рубиновым напитком и выглянул в окно...
Поезд мчался вдоль пляжа, залитого половодьем лунного сияния. В паре метров от железнодорожной насыпи рябь морских волн обливало небесное
Лещиц оторвал взгляд от окна, встал и, молча попрощавшись с компанией, направился в правое крыло вагона.
Здесь было немного тише. Опущенные абажуры на лампах рассеивали темно-розовый, пылкий, полный таинственности свет.
Утомленный, он забрался в самый темный угол, тяжело опустившись на какую-то кушетку. Чувствовал себя сонным и словно чем-то разочарованным.
Неподалеку за круглым столиком под окном сидели двое молодых красивых людей — вероятно, какие-то молодожены в брачном путешествии. До него долетали фрагменты приглушенной беседы, обрывки фраз, осколки слов. Говорили на языке рыцарской Кастилии. Лещиц знал этот язык и безмерно любил его. Ежесекундно в его чувствительное нервное ухо ударяли звуки, крепкие, словно да¬
– 253 -
масская сталь, сладкие и в то же время ласковые, словно прикосновение бутона розы.
— Elegida de mi corazon! — страстно шептал мужчина. — Dulcissima Dolores mia!*
— Querido amigo mio! Mi noble, mi carissimo esposo!** — отвечала сеньора, склоняя прекрасную темноволосую голову на его плечо.
И вновь они некоторое время ехали молча, опьяненные вином любви, влюбленные друг в друга до безумия. В какой-то миг она судорожно ухватила его за руку и, показывая на серебрящуюся за окном ширь волн, заговорила изменившимся голосом:
— Дорогой мой! Как прекрасно было бы сейчас, в этот божественный момент, который уже никогда к нам не вернется, сгинуть вместе там, в этих так соблазнительно блестящих течениях.
Мужчина вздрогнул и внимательно взглянул на нее.
— Ты права, — ответил он через мгновение, будто сквозь сон. — Такое пышное серебристое ложе... — повторил уже более уверенно. — Разве мы не достигли зенита счастья? Нам больше нечего ожидать от жизни.
И снова ненадолго замолчали, всматриваясь, как загипнотизированные, в сияющее море.
Через минуту он, не отводя глаз от захватывающей картины, сказал уже ровно, спокойно, почти холодно:
— А ведь нас разделяет не такое уж большое расстояние. Достаточно было бы всего лишь небольшого, в несколько метров, отклонения трассы вправо, один рывок, один упругий прыжок — и поезд по великолепной дуге параболы сошел бы с рельсов в пучину... Ты задрожала, Долорес? Ну, нет, нет. Успокойся!
И, прислонившись своим виском к ее виску, шептал слова утешения и успокоения.
Лещиц поднял отяжелевшие веки и встретил взгляд чьих-то темных глаз, неистово блестевших в полумраке.