Демон и Бродяга

Сертаков Виталий Владимирович

Внезапно Ковалю показалось, что он стал хуже слышать. Словно между ним и Поваром заструилась прозрачная вата. Китаец продолжал болтать, на его черном, перемазанном сажей лице сияла довольная улыбка, но голос как будто доносился из дальнего угла дома. Что-то случилось и с зеркальцем Озерников, которое Коваль держал в руке. Изображение потемнело, Артур уже не видел своего лица, только неясное пятно. Показалось, что снова возник Хувайлид, в расшитой чалме и красном халате, он что-то говорил, губы шевелились, но ни слова понять было нельзя.

Повар Хо скатал полиэтилен.

Колодец смотрел на Артура, точно жерло голодной пушки.

Что-то поднималось из глубины.

Одновременно ослаб свет всех четырех масляных ламп. В лампах все так же пышно танцевало пламя, но снаружи сгущались тени, словно огонь душили незримые, но плотные лапы. Артур уже почти не видел китовраса, зато кровь диковинного разумного зверя начала светиться.

– Не смотли в колодеса, – серьезно предупредил Повар Хо. – Когда я сказу, бери своего друзка под грудь и поднимай, стобы отлазился его амулета. Для того амулет ему и назначен, стоб отлажаться…

Артур все еще ждал, что колдун хотя бы произнесет пару страшных заклинаний, повоет, попляшет, одним словом – ждал ритуала, на которые были богаты русские Озерники. Но Повар ничего не делал. Ровным счетом ничего, он даже не погасил трубку. Он уселся на самом краю колодца, свесил туда голые пятки и внимательно наблюдал, как Коваль мучается с раненым кентавром.

Оказалось не так-то просто почти в полной темноте приподнять и подтащить его к колодцу. Но неприязни или отвращения не было; напротив, ощутив ладонями и животом, как мерно стучат два сердца, Артур испытал что-то вроде маленького оргазма. К счастью, далеко тащить китовраса не пришлось. Нащупав на грязной груди, среди шрамов и жестких кудряшек, медальон, Артур непроизвольно заглянул в колодец… и уже не смог оторвать глаз.

Жидкость стремительно заполняла ствол, состоящий из бетонных колец. Сразу стало ясно, что это никакая не вода, а что-то совсем иное, густое, блестящее, слегка отражающее свет ламп, но в то же время несущее собственный стальной блеск. Жидкость и была настоящим зеркалом. Внешне очень похоже на ртуть, но Артур совершенно не ощущал признаков отравы. Он вообще ничего не ощущал, кроме холода и давящей тишины. В какой-то момент его пронизало острое чувство дежа вю, словно он опять, как тогда, в молодости, стоял перед распахнутым шкафчиком номер шесть, затаившемся в подвале института. Словно вот-вот должна была открыться дверь в неведомый, смещенный мир…

– Давай вдвоем, – старый китаец резво обежал колодец, подставил плечо. Артур скорее угадал его слова, чем услышал.

Зеркальная жидкость достигла верхней кромки колодца, после чего стало немного светлее. Артур убедился, что ни он, ни Повар Хо в этом загадочном зеркале не отражаются. В нем не отражался даже бетонный потолок со свисающими проводами и паутиной.

Зато в нем моментально отразилась свастика, укрепленная на груди китовраса. С той стороны, из таинственного Зазеркалья, ответно полыхнул угольно-черный глаз. Мелкие камни на свастике вспыхнули, словно елочная новогодняя гирлянда.

Повар Хо молча смотрел вниз.

Сверкающая, свинцово-синяя

поверхность ничего не отражала, кроме очертаний диковинного амулета, а камень в крестовине вспыхивал, как маяк, посылающий сигнал в глубины чужой вселенной.

– Ну, что теперь? – склонившись к уху Повара, осведомился Артур, когда руки уже начали дрожать от напряжения. Он не мог постоянно удерживать над пропастью тушу весом в несколько центнеров. Голова кентавра болталась из стороны в сторону, от его лохматой шевелюры шел резкий, соленый запах.

– А? Сто такое? – очнулся хозяин. – Сто теперь? Нисего теперь. Давай его полозим помягсе и отойдем.

Крепко ухватив Артура за рукав, китаец увлек его в дальний угол мастерской. Потом они в потемках пили чай из бронзового чайника, и в чае не плавали ни живые карпы, ни рубленые коты. Ароматный красный чай, с шишечками и соцветиями, – то, что нужно путнику после баньки и бурной любви. Они прихлебывали чай и снова судачили о храме Девяти сердец, о хитрых настоятелях, о лабиринтах. Повар Хо выспрашивал, как и что изменилось в его отсутствие, и Коваль уже окончательно расслабился, погрузился в дрему воспоминаний и потому слегка вздрогнул, когда это произошло.

В подвале появился еще кто-то, кроме них двоих и раненого. Не надеясь на зрение, Артур прибег к боевой практике Качальщиков. Когда-то его учили ориентироваться во мраке и драться при полном отсутствии света, полагаясь на внутреннее чувство пространства. Много раз искусство Хранителя силы спасало от смерти. Коваль расслабил дыхание, нащупал точку в метре от себя и повел ею, как указкой, стараясь заглянуть туда, где остался раненый.

Ничего не получилось. Ментальный сигнал отражался и рассеивался. Там, в кромешной тьме, что-то происходило, и зеркало больше не светилось, точно кто-то выключил подсветку.

Миновало еще несколько томительных секунд, и тут Артур увидел…

Во-первых, жерло колодца больше не зияло в полу подвала, напротив, оно показалось теперь светящимся трехметровым кругом, точно поставленным на попа, а пол, стены и потолок, соответственно, сменили свои координаты. Ковалю показалось, что он не сидит больше на колченогом табурете, а висит, точно космонавт, потеряв ориентацию, с запрокинутой головой, и смотрит не вниз, а вверх, а навстречу, из ртутной глубины, выглядывает противная, хитрая рожа с кривым шрамом и деревянным крестом на шее…

Из колодца вынырнул карлик, квадратный, слегка сгорбленный, в темно-синем кафтане и таких же штанах, босой, подпоясанный сразу двумя или тремя кожаными сыромятными ремнями с портупеями. От него так резко дунуло чесноком и волчьим духом, что у Артура не осталось ни малейших сомнений в реальности гостя. При своем невеликом росте карла мог похвастаться шеей и плечами тяжеловеса, в левой руке он сжимал что-то вроде кнутовища, многократно обмотанного вокруг локтя.

Гость скользнул цепким взглядом по замершим людям, широко зевнул, обнажив неожиданно мощные клыки, и склонился над распластанным кентавром. Его волосатые босые пятки оставляли на бетоне мокрые следы.