Демон против люфтваффе
Шрифт:
— Хола! — весело сказала она. После чего отрывистыми и понятными словами, по крайней мере, мне понятными, объяснила, что самолёт маленький, вещи не брать. Главное — выбросить паспорта. Или отдать их Пьеру.
Ерлыкин, поражённый способом переправки через море, ткнул пальцем в реликтовый аэроплан.
— Что это? Самолёт Можайского? Фарман? Блерио?
Девушка, уловившая названия летающих гробов начала Мировой войны, что-то весело прокурлыкала в ответ. Сквозь шум дождя и ветра мне послышалось «Ле Пате Сет… Лорен — Дитрих онжин…». Да, особенно «Лорен — Дитрих» впечатляет,
Думаю, археологи будущего нашли бы на «Пате» остатки кабины и сидений. Здесь позади пилотского места обнаружился люк, ведущий в малюсенький грузовой отсек. Владелица крылатого кошмара пальцем на мокрой обшивке написала 5х75. Угу, в среднем наши худые тушки больше семидесяти пяти не весят, если оставить во Франции даже мыльно — рыльное.
Я повернулся к Пьеру и жестами показал, что нужно два рейса. Тот энергично покрутил головой. И мы полезли внутрь. Четверо запрессовались в объём, рассчитанный не более чем на двоих, пятый подпёр макушкой гаргрот (6), присев на корточках над голыми тягами рулей.
— Твою мать! — у Ерлыкина тут же свело ногу, в тесном пенале её никак не размять. — А если разобьёмся нахрен?
— Не волнуйся. У лётчицы есть парашют. Один.
Чего это они на меня зверем посмотрели?
В люке показалась голова в лётном шлеме.
5. Возможно, имеется в виду «Потез — VII» 1919 года с двигателем упомянутой марки, воздушный аналог «Антилопы — Гну» Козлевича. Автор не всегда знает, что болтают персонажи.
6. Верхняя часть фюзеляжа между пилотской кабиной и хвостовым оперением, обычно служит для создания обтекаемой аэродинамической формы самолёта, а не размещения красных соколов.
— Passeport! — рявкнула она женским, но не женственным голосом.
Мы без восторга извлекли паспорта, лишаясь хоть какой-то легальности в Европе.
«Что ты делаешь! — зашевелился Ванятка. — А если нас пограничники поймают? Или убьют вообще?»
«Плохо. Я зря три месяца потерял. Тебе-то чо? Сначала в чистилище, как все, получишь срок в плечи и добро пожаловать. Слово замолвлю, чтоб пытали погорячей — быстрее к светлым выберешься. Лет за девяносто. Не забывай, могу в любую секунду туда билет выписать».
«Я не согласен!»
«Когда сказал — дьявол меня забери — согласился на всё оптом. Стало быть, в любую минуту… Да не бойся! Я уже привык к тебе. Голос в голове воспринимается как лёгкая шизофрения своего рода, трактующая увиденное в разрезе судьбоносных решений семнадцатого съезда ВКП(б)».
Авантюристка захлопнула люк, придавив нас темнотой. Лучше не думать, что взлетающему к морю огрызку не хватит полосы, и на прощание с этим миром придётся от души искупаться. Не говоря о том, что погода и для современной техники нелётная.
— Зато конструкция проверена десятилетиями эксплуатации, — попробовал пошутить Гиви. — Значит, надёжная — мамой клянусь.
Фюзеляж наполнился грохотом и вибрацией заработавшего «Лорен — Дитриха», и у меня остался только внутренний собеседник.
«Слыш, Вань. Нас-то ладно, мелкими группами как торгпредов. А самолёты как?»
Ответ
«Морем. Потом сообразили, что у республиканцев нифига нет пилотов, а без них „Чайки“ не полетят. И вот, хотя бы часть из нас доберётся».
«Дальше не хватит моторов, запчастей топлива? Если уж пилотов не досмотрели».
«Дело случая», — философски заметил компаньон. Ему уже едва не хватает до мудрости «всё в руце Божьей».
Мы трепались много часов, Ваня с удовольствием слушал о великих грешниках прошлых веков. В тесном чреве испанского самолёта нас трясло, качало, швыряло и продувало. Вдобавок, из-за низкой скорости, куда там до «Рено», рейс продолжался невероятно долго, я уж и счёт времени потерял. Периодически мотор кашлял, матерчатое тело сотрясала судорога, но каждый раз вновь подхватывал, и мы гадали — скверное топливо тому ли виной, зажигание или карбюратор с засорившимся жиклёром.
«Ерлыкин про самолёт Можайского напомнил. Как же здорово, что в нашей стране он первым полетел! Раньше всех в мире».
«Не полетел. Поехал и перевернулся».
«Откуда ты знаешь?» — возмущённо взбрыкнул Ванюша.
«Как откуда? Можайский сам мне рассказал».
За такой болтовнёй коротали тягучее время.
Всё хорошее когда-нибудь кончается. Скверное тоже, хотя последнее чаще превращается в ещё более скверное. Но нет — после снижения с вполне работающим движком мы ощутили удар колёсами о твёрдое покрытие, торможение и поворот куда-то.
Из люка не вылезли — вывалились. Сложенные и затёкшие конечности первые секунды не хотели выпрямляться и двигаться. Не полёт — пытка, поверьте специалисту.
Над головой безбрежное звёздное небо. Воспользовавшись темнотой и не сговариваясь, мы бросились в кусты, щедро зажурчав. У аэроплана появился русский, достал пачку денег. Парни попрощались с лётчицей.
— До свиданья, Хола! Спасибо, что довезла нас, Хола!
Переводчик сдержанно засмеялся.
— Её зовут Мария. Желаете попрощаться — говорите «адиос». «Хола» означает «привет». Это она с вами здоровалась. Учите испанский, господа военлёты. Я не смогу каждую минуту находиться рядом с каждым из вас.
Слово «господа» меня насторожило, других просто вздёрнуло. Для них господа в 1920 году закончились, после — товарищи и граждане. Ну, или непримиримые классовые враги. Один Ванятка, уже слегка перевоспитанный, проявил спокойствие.
— Из бывших, да — а? — решил расставить точки над i неугомонный и принципиальный Гиви.
— Все мы когда-то были кем-то, все мы есть кто-то сейчас, — напустил туману встречающий. — Имейте в виду, на стороне республики воюют не только коммунисты, их сравнительно мало. Есть социалисты, по — вашему — меньшевики, и анархисты. Начали прибывать добровольцы из многих стран, поэтому будьте любезны проявлять лояльность к любым союзникам. Лётчица Мария вообще вне политики, она промышляет контрабандой, перевезла вас не по убеждениям, а за хорошие деньги. Зовите меня Пётр Григорьевич. Прошу следовать за мной, гм… граждане.