Демон воздуха

Ливек Саймон

До сих пор меня не интересовало, моего ли ребенка родила Маисовый Цвет, но теперь я знал Проворного лично — я видел его, разговаривал с ним, и дважды он спасал мою жизнь. Парень, который мог быть моим сыном, вырос и почти уже стал мужчиной. Это происходило не на моих глазах. Я не знал ни как он рос, ни кто занимался его воспитанием. Я чувствовал себя как человек, которого превознесли до небес и восславили как великого воина, а потом застали бегущим с поля битвы. Я ощущал себя горе-воином, у которого отобрали драгоценный воинский наряд, перья и доспехи, и от осознания этой утраты у меня потекли слезы,

и я плакал, пока не уснул.

Я видел сны. Мне снились те, кого уже не было в живых, — старик Дорогой, задыхающийся в клубах дыма, омовенный раб Сияющего Света, и семья мальчика, которого мы с Рукастым нашли на развалинах обгорелого дома, и человек, чей труп со следами пыток жрецы выловили в канале. Они толпились вокруг меня и что-то говорили все разом. «А как же быть с нами? — спрашивали они. — Мы не просили впутывать нас в эти страшные дела. Кто-нибудь теперь позаботится о нас?»

Засыпать в парилке — большая ошибка.

Я очнулся, избавившись от одного кошмара, чтобы сразу же погрузиться в другой. В удушливой жаркой темноте кто-то дергал меня за лодыжку, словно собака, вгрызающаяся в кость, или морское чудовище, волокущее обреченного моряка на дно. Я истошно завопил. Я призывал на помощь богов, императора и свою мать. Я отчаянно брыкался, тщетно хватаясь руками за гладкую скользкую стену, а потом вдруг ударился головой о порог бани.

Яркое дневное солнце ослепило меня, и, когда я зажмурился, перед глазами замелькали искры.

— Что это с ним? — прозвучал чей-то грозный голос.

— Он, наверное, уснул, а ты его разбудил, — ответила Нефрит.

— Может, ему приснился кошмар? — предположила мать.

— Будем надеяться, что нет. А то бы я и тормошить его не стал, — сказал Лев. — Эй, сонная жаба, ты очухался или нет?

Я сел, и двор моментально завертелся вокруг меня. Я тряхнул головой, надеясь как-то прояснить ее, и тотчас же пожалел, потому что в ушах страшно зазвенело.

— Я парился в бане, — сообщил я неизвестно зачем и уставился на брата. В наружности его я увидел нечто необычное. Я закрыл глаза, решив, что мне это померещилось, но, когда снова открыл их, брат был на том же месте и выглядел так же. — А почему ты так странно одет? — поинтересовался я.

Свой длинный желтый плащ городового он сменил на коротенькую холщовую накидку, едва прикрывавшую колени. Длинные волосы оказались кое-как перевязаны куском простой веревки, а не обычными белыми лентами. Губных пластин и серег он больше не носил и лицо не разрисовывал. Куда-то исчезли с ног сандалии. Передо мной стоял вроде бы мой брат, но вряд ли кто-то в целом городе узнал бы его теперь. Конечно, он и сам осознавал это. Если не считать аудиенций у императора, куда полагалось являться в скромной одежде, то казалось просто немыслимым, чтобы человек такого ранга, как мой брат, скинул с себя таким трудом завоеванные регалии — тем более что родился он простолюдином.

Пальцами он с отвращением теребил подол поношенного плаща.

— Ты бы хоть объяснил, что к чему, Яот. Ведь чтобы повидаться с дурачком младшим братом, мне пришлось вырядиться в эту рвань, иначе половина войска увязалась бы за мной, чтобы вырезать всю мою семью. Зачем ты вообще убежал? Ты хоть понимаешь,

что главный министр разослал повсюду своих людей и они разыскивают тебя? И ко мне уже наведывались! Разумеется, я заявил им, что здесь тебя искать нет смысла. И ты уже много лет не бывал дома, а уж теперь и подавно не появишься, понимая ситуацию. По-моему, я явно переоценил тебя!

— Ты думаешь, почему я убежал? — обиженно воскликнул я. — Меня все время норовят убить!

Он окинул взглядом мое голое тело; я стыдливо съежился, пока сестра не протянула мне чистую набедренную повязку.

— Что-то не заметно, — проговорил он. — И чем я, по-твоему, могу тебе помочь?

— Ты можешь рассказать мне о случившемся в Койоакане.

Брат мой заметно приуныл. Он переминался и ерзал, словно к нему под плащ залетел шершень.

— О чем это ты?

— Ну, ты же помнишь слова императора? Он сообщил, что мой хозяин пошел на крайние меры, разыскивая тех колдунов. И я хорошо помню твой рассказ — о воинах, которых посылали в Койоакан. Тогда мне показалось, будто ты от меня что-то скрыл. Но при этом ты посоветовал мне наведаться туда; я так и сделал. Я видел там сгоревший дотла дом и тела — детей и женщины. В общем, я нашел все, что ты имел в виду.

— О чем ты толкуешь?

— Мне интересно, зачем ты так недвусмысленно намекал мне, где искать, но при этом не захотел рассказать о произошедшем там. Ты хотел, чтобы я своими глазами полюбовался на дело рук главного министра, но сам промолчал — боялся, что я спрошу, откуда тебе известно так много. Только, знаешь ли, я нашел в том доме гораздо больше, чем ты рассчитывал, — я обнаружил следы воинов, которых посылали на расправу. Я нашел обгорелый ремешок от сандалии, какие носят воины. Ты носишь такие! Неужели и ты был там? Неужели ты тоже убивал этих людей?

— Яот! — в ужасе вскричала мать.

Мой брат молчал. Лицо его побагровело от гнева, подбородок трясся.

Наконец-то я добился своего — я высказал ему обвинение и зашел слишком далеко, чтобы отступать.

— Послушай, Лев, с тех пор как мы с тобой последний раз виделись, на меня покушались много раз — угрожали ножом, похищали, едва не задушили, избили до полусмерти, отравили ядом. Я нашел в канале мертвое тело. Ладно, допустим, к нему ты не имеешь отношения, но я сам рылся в обгорелых останках мирных людей, и я знаю, что убили их воины. Ты умудрился не сообщить мне почти ничего, но я увидел там достаточно, чтобы сделать выводы. Ты являешься одним из императорских палачей. Не твою ли работу я видел в той деревне? Но зачем? Зачем это понадобилось? Ответь мне, Лев! Я знаю, что одного из колдунов взяли как раз в том доме. Только зачем понадобилось убивать его семью?

На этот раз брат не сумел сдержать ярости. Он подскочил ко мне и ударил наотмашь. Нависая надо мной, он взревел:

— Да кем ты себя возомнил, что смеешь разговаривать со мною в таком духе?! Разве я должен отвечать на вопросы какого-то презренного раба, пьяницы и неудачника? — Потом он накинулся на мать и сестру: — А вы?.. Вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушивал все это? Я тащился через весь город в каких-то позорных обносках, и спрашивается: ради чего?! Слушать, как этот придурок бросает мне в лицо обвинение в убийстве?