Демон возмездия
Шрифт:
Он сильно закашлялся, осторожно повернул голову, разминая затекшую шею и вдруг краем глаза увидел в пальцах Урода блестящий цилиндрик ниппеля. Потом встретился с ним взглядом:
– Я это не то.... То есть это не я...
– Угу - здоровый Урод широко ухмыльнулся и, соглашаясь с ним, кивнул - Это птички. Умные такие птички, с пинцетом в клюве.
– Ага, птички - он сам не понял, почему вдруг передразнил Урода - Они самые. Знаешь, эти, агни бернс, бешенные птички или как их там. Те, что разных зеленых уродов наказывают. Ну, ты понял, урод?
– Угу, я тебя понял, сосед.
Здоровый Урод вновь ухмыльнулся, а потом его, огромный, заросший белесым волосом кулак со сбитыми костяшками упал на него с неба. Раза два или три, наверное,
В трамвпункт он не обращался. Само пройдет. Да и лежать ему в больнице недели две как минимум, так что времени на то, чтобы синяки прошли, ему вполне хватит.
В приемном покое он коротко пояснил старой дебелой врачихе по второму разу - первый раз скорой помощи объяснял - что почувствовал себя плохо, потерял сознание, ударился об край раковины, сломал нос и разбил губы. Дважды. Именно от второго раза и синяк на пол-лица. Врачиха молча выслушала, сочувствующе покивала завитой в мелкие кудри седой головой и отправила на каталке в отделение. Сам он идти почти не мог - когда визжащий упал на него, он подвернул ногу, и сейчас опухшая лодыжка стреляла невыносимой болью при каждом шаге. Плюс температура почти под сорок, ломота, тошнота, рвота, скачущее давление и сильная головная боль, что совсем немудрено при двухстороннем воспалении легких. Как он еще более-менее двигается, он и сам не понимал, вспоминая слова хрипяще-булькающих. Он ведь отравлен чужой кровью и скоро умрет. Но в свою скорую смерть он совершенно не верил. Да и кто поверит? И чему? Тому, что какие-то булькающие убийцы, называющие себя детьми Гнили, убили огромного визжащего фальцетом одинокого иззи что-то там и велели им это сделать очень сильные сиамские владыки путей. Или как их там? Сиательные? То есть сиятельные, наверное... Бред абсолютный.
Да и нечему верить. Тела визжащего рядом с ним не обнаружилось, крови на нем, на одежде и на асфальте так же не было ни капли, как и следов от испарившихся джипов. Кожа здоровая и совершенно не собирается покрываться язвами или что там должно быть предвестником его невыносимых мук? А тошнота с рвотой, это просто сотрясение мозга, как и покрасневшие от лопнувших капилляров глаза лишь сопутствующие симптомы двухсторонней пневмонии. И жрать ему сейчас хочется неимоверно, что умирающему совсем не свойственно.
Ведь с самого утра кроме чашки порошкового кофе во рту ничего не было, а обед в больнице он пропустил, пока оформлялся и верхнею одежду от заключения в гардероб отстаивал. Легкую куртку на синтепоне сдавать и потом к посетителям выходить в одном джемпере в холодный холл на сквозняки? Ну, уж нет! Да и куртка у него в рулон сворачивается и в тумбочку как родная входит!
В итоге поскандалил, куртку отстоял, но обеда лишился. А пока Марина закончит с работой и пробежится по магазинам уже и ужин, наверное, принесут. На волшебное появление в больнице сына и дочки, вдруг резко и неожиданно озаботившихся здоровьем любимого папочки, надеяться не стоит. Это из области фантастики. Ладно, если позвонят вечером, скупо поинтересуются: 'Как дела, пап? Нормально? Ага, ну это да...А что тебе принести? А, все есть.... Ну, я забегу, да, завтра, наверное, ага.... Пока, пап!' и все. Дела у них важные, работа и учеба, виперы-вайберы, чатики там разные с чмоками.... Или вуйберы у них на телефонах стоят? Никак не запомнить. Короче, тоска, в общем.
Хорошо еще сосед по палате угостил яблоками и мандаринкой, устав слышать бурчание и громкое бурление его пустого желудка, а то так бы ногти себе уже обгрыз.
Кислую мелочь под названием яблоки он проглотил, даже не поняв их вкуса вместе с косточками и, наверное, с черенками, больно уж сосед подозрительно в его сторону косится, а вот мандаринку смаковал, тщательно разламывая на дольки и марая пальцы липким соком. Смаковал и размышлял.
Размышлял он как-то непривычно для себя, без обычных эмоций, отстраненно, холодно. Он думал и не понимал себя и своих поступков.
Ну, с убийством визгливого более-менее все ясно, нет тела - нет дела. Сосед по дачному участку, следователь на пенсии, под пивко разъяснил как-то об этом фундаментальном принципе органов. А вот с нежеланием заявить на урода совершенно непонятно. И свидетели же были, владельцы 'Киа' и 'бехи', они же и оттащили от него разошедшегося урода и его, еле переставляющего ноги до подъезда дома довели.
Так чего проще? Позвал дежурного полицейского по больнице, заявил, назвал номер машины и примерный адрес нападавшего и даже сочинять ничего не надо - все на лицо и на лице. Но что-то не дало ему это сделать. Какое-то чувство не неправильности, нет, а что-то другое. Словно ему это не нужно, ни к чему, так как он сам способен разобраться.... Наказать.... Так, это то же не то.... Покарать? Да, покарать урода по мере вины его! И тех двух покарать, тех, шипяще-булькающих. Но тех он покарает позже, пока у него еще нет необходимой силы. Но она у него обязательно будет, и вот тогда он будет возводить их в храм Боли долго, очень долго. Он будет делать все так, чтобы они смогли прочувствовать каждое мгновение, каждую долю секунды этого темного наслаждения!
Эти мысли были настолько злыми, чужими и кровожадными, что он вздрогнул и замотал головой, тут же отозвавшейся сочной, с искрами, болью. Кого покарать? Карать?! Кого, как, зачем? Что за бред-то! Кого он покарает, он, еле поднимающийся на пятый этаж и задыхающийся от отдышки? Он, последний раз лет пятнадцать назад вяло колотивший дерматиновое тело боксерского мешка, а не бивший, не всаживающий в него хлесткие удары? Кому он что воздаст, сам себе, наедине, честно признающийся, что духа у него толком то и нет, да и вообще трус он обыкновенный, среднестатистический? Тряпка предпенсионного возраста, каратель недоделанный. Да у него даже черной футболки с черепом во всю грудь и то нет!
Но что-то внутри него с этим не соглашалось. Не знакомое ему, неизвестное. Но как ни странно, не возникало чувства, что это для него и новое и чужое. Нет, оно таилось там, внутри, за ребрами, как хмурый кот всю весну и лето пропадавший в подвальных далях, а сейчас подозрительно разглядывающий почти позабытого хозяина. И не соглашалось молча, хмуро, упрямо. Будто суровое шестилитровое двигло от 'Форда', насильно вставленное в ржавую и разваливающуюся на ходу 'копейку', расчетливо примеряется к раздолбаной ходовой и испуганно прячущемуся за глушитель ведущему валу. И об этом стоило подумать, стоило поразмышлять. Долго и вдумчиво. А пока надо поправить подушку, потому что этот комковатый кусок ваты, он...
Но этого он не сделал. Родион Сергеевич Роговец, пятидесяти трёх лет от роду, ведущий инженер техотдела, женат, двое разнополых детей, не привлекался и никогда и нигде не был, уснул прямо так, полусидя, с недоеденной долькой мандаринки в руках. И сон его был глубоким и здоровым.
– Ну что ж, Роговец, вы меня прям радуете. Динамика вашего выздоровления просто превосходна. Хрипов в легких нет, температура и давление в норме. Могу смело предположить, что по окончанию курса антибиотиков мы можем готовить вас к выписке. Головные боли больше не беспокоят? Как нога? Как стул и аппетит?
– Все отлично доктор. Спасибо вам. Ем хорошо, болей нет. Может, вы меня послезавтра выпишите? Как раз выходные наступают.
– Послезавтра? Ну... Что же, это возможно. Светлана Антоновна, если я не ошибаюсь, курс уколов у Роговец заканчивается сегодня?
– Да, Рудольф Вениаминович, сегодня.
– Ну, тогда не вижу никаких препятствий. Готовьтесь к выписке, Роговец. Светлана Антоновна, сделайте ему общий анализ крови и если все в норме, готовьте документы. До свиданья, Роговец, и более не простужайтесь. Не в вашем возрасте.