Демон возмездия
Шрифт:
Роговец поразился внезапно появившейся в голове и испугавшей его мысли, ткнул пальцем в 'аварийку', аккуратно прижался к бровке. Вышел из машины, с трудом прикурил, пальцы дрожали и не слушались. Табачный дым наждаком ободрал горло, заставив скрутить тело в выматывающей жилы судороге кашля. Побелевшие от усилия пальцы раскрошили едва раскуренный белый цилиндрик сигареты.
Что за? Роговец достал из кармана куртки пачку, внимательно осмотрел ее. Самый обычный 'Винстон-компакт', легкий, пачка серебряно-белая. Запах? Запах неплохой, тянет из пачки табаком
Роговец с усилием скомкал в ладони едва начатую пачку, швырнул неопрятный комок себе под ноги, сместился к капоту, мазнул рукой, сметая капли сырости с крыла, при.... Как это назвать? Присел? Оперся? Уперся? Роговец криво усмехнулся, произнёс громко в морозный воздух:
– Я обжопился на крыло!
Он коротко хохотнул непривычным для себя смехом, словно треск ломаемого сухого хвороста. Шедший в метрах двух молодой парень дернул головой, нашел Роговца взглядом и тут же отвел глаза, заметно прибавив в скорости и скрываясь за павильоном остановки. Испугался? Да нет, вряд ли. Просто необычное заставляет напрягаться и избегать раздражения. Зона комфорта и все такое. Роговец покрутил в руках зажигалку, несколько раз чиркнул кремнем, наблюдая за дрожащим на ветру огоньком, тяжело вздохнул.
Ладно, ладно, пусть так, устал уже сам себе удивляться. Хорошо, он то ли угадал, то ли почувствовал, то ли что-то ему подсказало верную, правильную мысль - город, он.... Нет, с большой буквы - его Город хочет жертву. Какую? Впрочем, что за идиотский вопрос....
В Городе живут люди, Город строили люди, в Городе рождаются и умирают люди. Разные. Злые, добрые, хитрые, глупые, умные, великие... Что-то больно кольнуло его в спину или в шею? В руку? Хватит, достаточно, он все понял - в его Городе великие люди не живут. В его Городе.... Нет, Город он ничей, он свой собственный. А теперь повеяло теплом, но Роговец не обратил на это внимание, он думал.
Город живой, это аксиома. Любой город живой. У него есть сердце, например мэрия, собор или центральная площадь. Есть руки и ноги, это улицы и переулки. Глаза его бесчисленные окна, витрины, огни фонарей и светофоров. Слышит он.... Слышит он телом. Многомиллионнотонным, бетонным, асфальтовым, где-то еще бревенчатым. И чувствует он телом. Каждой тротуарной или настенной плиткой, бесчисленными поручнями маршруток, ручек дверей, перилами в подъездах, всем, к чему прикасаются руки людей. И сейчас Город чувствовал, что где-то кого-то готовятся принести в жертву. Не в жертву Городу. И еще - Город своих людей любит, оберегает, бережет. А хотят принести жертву тому, что Городу не нравится, тому, что Город ощущает раковой метастазой на своем теле. Где?!
Его потянуло куда-то влево, за дома, почти за окраину. Это там.
Двигатель машины взревел, зло зарычал, тщетно пытаясь сдвинуть груду зализанного металла с места, ярко засветился кружок с буквой 'N' на дисплее коробки, подсказывая ошибку. Ручник щелкнул и сам погасил свой алый огонёк, словно понимая, что сейчас
Роговец сидел в машине с выключенным двигателем, корейцы, гады, наворотили неотключаемых девайсов, и разглядывал Двери. Массивные, высокие и широкие, с вычурными бронзовыми ручками, кучей декоративных мелких финтифлюшек и редкими вставками из серого камня. Двери отталкивающие и омерзительные. Двери, словно слепленные из кучи раздавленных пауков и саранчи без крыльев, заставляющие тебя непроизвольно переходить на другую сторону улицы. Двери, за которыми должно было произойти это.
Как он здесь оказался он не помнил, да и не хотел вспоминать. Его накрыло словно плотным муаром, тяжелой кисеей и все слилось в сплошную полосу огней, искр и еще чего-то блескучего, больно режущего глаза. Если бы ему сейчас показали видеотрек его сумасшедшей гонки почти через весь Город, он бы криво усмехнулся и не поверил. Он никогда не умел входить в поворот на скорости девяносто пять километров в час, виртуозно подрезать и мгновенно перестраиваться, а словосочетание 'управляемый занос' он слышал только с экрана телевизора. Но, тем не менее, он здесь и ему нужно попасть туда, за Двери. Хотя ему очень страшно и совершенно не хочется этого делать.
Постучаться или позвонить? Или сказать тем двум мордоворотам в теплых куртках, что ежась от холода и вяло переговариваясь, вышли покурить, что ему очень, прямо обязательно, нужно войти, туда, в помещение за Дверями? А почему бы и нет?
Родион Сергеевич вышел из машины, пискнул сигнализацией, чуть помедлил, собираясь с духом, и решительно шагнул к Дверям, словно нырнул в черную, стылую воду.
– Добрый вечер, мне нужно войти. Как мне это сделать?
– Добрый. Что вам нужно сделать, уважаемый?
– Мне нужно войти. Войти вон туда, вот в эти Двери.
Сам не зная почему, Роговец выделил голосом последнее слово и заметил, как быстро мордовороты обменялись короткими, настороженными взглядами.
– А вы их видите, уважаемый? Вы видите эти Двери?
Второй мордоворот одновременно со словами первого плавным и в то же время неуловимо быстрым движением приблизился к нему с боку, нависая и пугая немигающим взглядом непроницаемо черных глаз.
– Да, вижу. И мне нужно войти. Туда мне, войти. Надо мне....
Прозвучало это до красных онемелых скул нелепо и жалко. И не ухмылки мордоворотов послужили этому причиной, просто Роговец уже понял, что его не пустят и все остальное, что он будет говорить и делать, будет напрасным. Слова, просьбы, требования, попытка растолкать массивные тела и ухватиться за ручку Дверей. Его не пустят, он не войдет в Двери, он еще не может. Потому что у него еще нет Силы и главное, у него нет Права.
– Это закрытый клуб, уважаемый. Вход только для членов клуба. Доброй ночи вам, уважаемый, и до свиданья.