Демониада

Линдт Нина

Он предложил остальным проверить второй пункт, отпустил домой уставшего Ильвира, а сам сел на скамейку к Насте. Перед ними была набережная Сены, слева виднелась алтарная часть Собора Парижской Богоматери на острове Сите.

— Впервые в Париже? — спросил он.

Настя кивнула. Очарование города вдруг захватило ее, словно до сих пор она и не видела его вовсе. Остановившись, она смогла почувствовать его ритм и дыхание: взволнованно провожала глазами кораблики на реке, смотрела на туристов, которые позировали на мостах, на то, как солнце горит в стеклах домов, выходящих

на реку.

— Твой невидимый друг рядом с нами?

— Нет, — Настя покачала головой, завороженно глядя на реку. — Он все утро где-то пропадает. Может, наконец, оставит меня в покое.

— Сомневаюсь, — улыбнулся граф Виттури. — Я бы на его месте от тебя ни на шаг не уходил. Кто еще будет так терпелив к такому, как он… Кто еще выслушает, покраснеет, пожалеет его…

— Мое терпение далеко не ангельское.

— Твое терпение гораздо крепче.

Некотрое время они сидели молча. Потом граф чуть приобнял одной рукой Настю за плечи и наклонился к ней ближе.

— Здесь, за нашими спинами, Латинский квартал. Лабиринты улочек, таящих в себе массу секретов и тайн, — голос его убаюкивал. И поэтому следующий вопрос сбил с ритма: — Итак, чего желает прелестница? У меня есть полное собрание смертных грехов на выбор: наркотики, выпивка, безудержный секс…

— Боже, — Настя притворно зевнула, — все это примитивно и неинтересно.

— Раз так, — он приблизился и, улыбаясь, как довольный кот, прошептал (она закрыла глаза от удовольствия): — Есть еще ящик свежей клубники и вкусный чай.

— Я вся твоя, демон, — рассмеялась Настя. — Что ж ты с этого не начал? Веди меня к грехопадению или как там его…

— Вообще-то это чайная, — смеясь, возразил он, помог ей встать.

Она взяла его под руку. Он не возражал, лишь посмотрел на нее своими карими глазами так, что у нее от счастья душа запела.

Сначала все было хорошо. Они пили чай с макарунами и клубникой, он рассказывал ей свои парижские истории, которых было немало. Время от времени демон попадал в Париж, и всякий раз город менялся, словно готовился ко встрече, строил декорации, творил атмосферу. И это было волшебно: солнечный свет падал на их столик, освещал золотые искры в его глазах, ласкал его лицо, путался в черных кудрях. Перекаты его голоса ласкали слух, смех заставлял кровь бежать быстрее. Она вся погрузилась в его истории, перед мысленным взором проносились сцены французской революции, слышались выстрелы и крики, улицы заполнялись баррикадами, запах пороха щекотал ноздри…

А потом он словно случайно накрыл ее руку своей, и Насте вдруг вспомнилась Лия, флирт, и она испугалась, что он провернет с ней тот же номер. Ей не хотелось быть такой самоуверенной до слепоты и радовать себя ложными надеждами. И она резко выдернула руку, словно обожглась.

Он замолчал. Она не поднимала глаз.

Потом посмотрела в сторону, на пару за столом. Двое были поглощены друг другом, обнимались так тесно, что даже неприлично, ворковали вполголоса. Разве они думали о вечности? О фальши? Они просто хотели быть друг с другом.

— У него есть девушка в другом городе.

— Ты вечно все портишь, — она, наконец,

перевела на него взгляд.

— Ты думаешь, это такая константа: счастье, радость, делить жизнь с другим. Верх романтизма и море заблуждений. Люди ныряют от счастья к горю, от чаяния к отчаянию. Они умирают за любовь, сражаются за нее, но получив, не могут насладиться. Вы ищете вечной любви, а сами не способны нести ее вес.

— Говорить о любви с демоном все равно, что бросать камни в море в надежде, что заполнишь его.

В гневе, она поднялась и выбежала на улицу. Он отсчитал на стол деньги и вышел за ней. Но не пошел вслед, а встал, мрачно провожая девушку взглядом. Потом наклонил голову и произнес:

— Выходи уже. Она ушла.

— Доволен? — Лика вышла из-за угла. Она была зла, если такое вообще можно сказать об Ангеле. — Оставь ее уже в покое. Что ты хочешь от нее? Душу? Падения? Посмеяться? Ставишь новый опыт над человеком?

— Это время, Лика. Я так стар, что время моложе меня. Человеческая жизнь превращается в мгновение. Обесценивается погоня за душами, они никому не нужны. Мы сами цепляемся за секунды, потому что нам надоел их бег. Если бы остановить их жужжание, мелькание, — он прислонился спиной к стене и поднял глаза к небу. — В новой тишине я бы смог услышать что-то более ценное, чем ход времени, как считаешь?

— Демон, ты наказан за гордыню, ты призван сохранять гармонию по другую сторону оси.

Он усмехнулся.

— Тебе не надоело ходить за мной?

— Только так я могу предотвратить то, что ты собираешься сделать.

— Если я соберусь что-то сделать, Лика, то ни ты, ни все небесное воинство не сможете меня остановить. Уж ты должна это знать.

Лика смотрела на него с сожалением. Бедный Демон, он сам запутался в этом деле так, что не знает, за какую нить потянуть. Она оперлась спиной о стену рядом с ним. Не сговариваясь, они стали невидимыми для пешеходов.

— Я верю, ты найдешь выход. Ты ведь всегда его находишь? — синие глаза ангела тревожно вглядывались в профиль графа.

— Лика, я устал. Сколько тысяч лет продолжается эта борьба? Я делаю все, что могу, чтобы они жили, я предал ради них. Может, пора прекратить? Сама же видишь… Они всё такие же. Жадные, завистливые, похотливые, а когда мне удается выловить из их массы светлую, яркую душу, они же сами стремятся ее уничтожить. Сколько можно?

Лика хотела обнять его, хотела подарить часть любви из своей души, но это было невозможно. Она ангел. Он демон. Они разные полюса, им даже прикасаться друг к другу некомфортно.

— Ты же спас меня, — слезы текли по фарфоровому личику.

Демон посмотрел на нее, отвел глаза и отвернулся.

— Помнишь, ты сказал, что делаешь это просто так? Потому что тебе скучно? Это неправда.

— Лика… — граф печально усмехнулся. — Как я мог пройти мимо ангела с подбитыми крыльями? Того, кого мои бывшие братья, архангелы, не захотели спасти, брезгливо отвернувшись? Как мог не ответить на твою просьбу о помощи? В конце концов, всем ангелам следует пасть хотя бы раз. Это весьма интересный опыт, — за его иронией слышалась боль.