Демониада

Линдт Нина

— Мы ведь похожи с тобой… я чуть не погибла из-за любви к смертному. Ты в отчаянии из-за Насти.

— Я не… — демон сжал руки в кулаки, и черная аура заклубилась вокруг него. — Ты же знаешь, демоны не могут любить. Это просто долг.

— Демоны, может, и не могут. Но ты же больше, чем демон, Самаэль. Ты — тот, кто ближе всех стоял к Нему.

— И ниже всех пал. И ничего не может сделать, чтобы изменить предписанное. Сколько бы ни старался.

Лика оставила его наблюдать за людским потоком, а сама пошла за Настей. Ей было больнее за него, чем за себя. В конце концов, она сама нарушила первое правило ангелов: не испытывать влечения к людям. Влюбилась в душу мальчика. Приглаживала рукой

его кудри. Шептала ему на ухо стихи. Наслаждалась его юношеской честностью и горячим стремлением изменить будущее. Когда он выступил с одой перед удивленными учителями, она испытывала материнскую гордость. И даже не подозревала, что горячая привязанность ангела к душе человека, может привязать его и к человеку. Но он стал мужчиной. Страстным, легко увлекающимся женщинами. Как он умел обольщать, как искал в каждой из них музу, искренне и горячо поклоняясь в каждой из них вдохновению! А между тем, муза всегда была рядом. Охраняла его. Спасала. Когда она поняла, что он примет участие в восстании, то сделала все, чтобы он в тот морозный день не смог появиться на площади. Она любила его уже не только за гениальность и талант. Она любила в нем человека. И это стало пыткой: видеть, как он любит женщин, как ласкает их и раздевает, как они дарят ему свою нежность. Она чувствовала страсть. Желание опаляло ее щеки. Когда он спал, она приходила, садилась на постель рядом, ласкала его лицо, шею, грудь. Она уже была готова переступить черту и материализоваться перед ним.

— Не стоит, — рядом с альковом спящего поэта появился человек в черном. Ангел вздрогнула, понимая, кто пришел к ней. — Если материализуешься, чтобы быть с ним, небеса накажут тебя.

— Как?

— Ты можешь стать мужчиной, ребенком… даже животным. Старухой. Он никогда не посмотрит на тебя. Ты обрекла его на гибель своей любовью. Архангелы готовят ему смерть.

— Я хочу спасти его.

— Тогда оставь.

Ангел знала, что он прав. Вместе они вышли из спальни.

Но искушение увидеть его снова, было велико. Она сражалась сама с собой некоторое время, но потом снова вернулась в его город. Он стал семьянином, развил свой талант, но за его спиной зрел заговор. Увидев опасность, она, в слезах, бросилась в ноги перед Демоном.

— Спаси его! Умоляю! Дай ему другую судьбу!

Лицо Демона стало серым от горя:

— Ты все-таки виделась с ним! Ангел, ты обрекла его на гибель. Я выторговал его спасение у архангелов, при условии, что ты оставишь его, в последний момент дуэль должна была отмениться. Но теперь… Мы потеряли его.

Они были там, на дуэли. Стояли вдвоем за спиной поэта, не в силах помочь. А за спиной его соперника стоял Михаил. Он молился. Проклятый лицемер.

Все, что оставалось: принять падающего раненого в свои объятья. В последний раз ласкать его кудри и целовать лоб. Она сама попросила Демона остановить муки умирающего. Наблюдать за тем, как он угасает, не было сил. Они оба проиграли тогда. Дар исцеления пришел к ней сразу после смерти поэта. Словно извинение небес за боль, нанесенную ей. А красивое тело — словно наказание и проклятие.

Лика прикрыла глаза. И вот, через века, еще одна человеческая жизнь объединила их в бесполезной борьбе с небесами. Настя.

ГЛАВА 8

Иной Париж… Настя даже не почувствовала, как перешла границу. И только по тишине осознала, что уже не находится больше в живом городе. И, конечно, собираясь на прогулку по архивам Парижа, меча с собой она не взяла. Без оружия, в тишине города ее каблучки стучали тревожно, а сердце сжималось от страха.

Зачем она снова в Ином городе? Что на этот раз готовит он ей? Надо ли вызывать демона? Или она справится?

При мысли о демоне, Настя гордо хмыкнула. Ну, уж нет. После того, что она сказала, звать его на помощь было бы все равно, что попросить прощения. Сама справится.

Повернув бодро за угол,

она увидела сидящего на мостовой человека и притормозила.

Мужчина в пальто сидел так, будто только что его сбила машина, растерянно и оглушенно оглядываясь вокруг. В нем совершенно ничего не сочеталось: пальто и одежда были классического кроя, деловые, словно он направлялся на заключение важной сделки, не хватало еще портфеля в руке, но при этом стрижка совершенно не клеилась с образом: это был пепельный ирокез, выкрашенный в ядовито зеленый цвет. Настя подошла ближе, мужчина поднял на нее глаза. Они были синие, он был весьма красив, молод, но ирокез, густо унизывающий уши пирсинг, татуировка, вьющаяся по шее — все это совершенно не сочеталась с его одеждой и абсолютно потерянным взглядом.

— Привет, — Настя помахала на всякий случай рукой. — Ты кто?

— Где я? — голос был хрипловатым от волнения. Парень рассеянно смотрел на свои руки и трогал одежду.

— В Ином городе. Тебе помочь?

— Сам встану.

Он неуклюже поднялся, зачем-то пощупал себе плечи, завел руки за спину, похлопал по лопаткам. Провел рукой по лицу, испуганно схватился за уши, за пирсинг.

— Зеркало есть?

Настя порылась в сумочке и вытащила пудреницу. Парень взял у нее зеркальце, руки у него тряслись, но пальцы были длинными, очень красивыми. Он посмотрел на себя, повернул голову чуть набок, дотронулся испуганно до шеи и потер татуировку, словно хотел ее стереть, как грязь. Осознав, что это рисунок на коже, он застонал и отдал пудреницу девушке. Сев обратно на асфальт, он обхватил голову руками.

— Может, тебе все-таки нужна помощь?

Он поднял голову, вытер мокрое от слез лицо. И снова удивился, долго размазывал соленую каплю между пальцев.

— Это что?

— Слезы.

— Я могу плакать только душой, — сказал странный парень. — Слезы — это физиология человека.

— Эээээ… Ну, ты вроде как человек…

Настя не переставала оглядываться по сторонам, ведь в Иных городах на нее все время нападали. Но этот парень не вызывал у нее страха. Скорее, ему хотелось помочь. Бунтарский дух татуировок, ирокеза и пирсинга никак не вязался с его одеждой и манерами. Он был растерян и смятен, и его синие глаза смотрели вокруг в ужасе и недоумении.

— Как тебя зовут? — сделала она еще одну попытку светской беседы.

— Габриэль.

— И кто же ты, если не человек?

— Я ангел.

Настя с недоверием еще раз окинула взглядом парня.

— Да ладно… ангел с пирсингом?

— Видимо, это часть наказания.

— За что же тебя наказали?

— За то, что не смог предотвратить… — парень глубоко задумался. — Не помню. Я должен был что-то предотвратить.

— И что будешь делать теперь?

Парень потер татуировку на шее.

— Искать девушку.

Настя засмеялась. Ничего себе! Только воплотился и сразу же девушку ему подавай. Может, потому и прикид такой выбрал.

— Ладно, что ж, удачи!

Она пошла прочь.

— Эй, подожди! — парень догнал ее и зашагал рядом. — А ты что здесь делаешь?

— Не знаю. Иной город просто «крадет» меня всякий раз, когда ему что-то нужно. Только вот что на этот раз?

— Отсюда можно выбраться?

— Да. Но переход обратно, если город сам не отпустит, не очень приятен. Поэтому лучше поскорее выяснить, зачем мы здесь.

Прошло два часа бесплодных шатаний по иному Парижу, они сидели на скамье в Люксембургском саду. Здесь, по крайней мере, тишина не была такой удручающей, потому что слышно было, как журчит вода в фонтане. Настя была измотана, от голода слегка кружилась голова. Габриэль сидел, положив пальто на скамью, расстегнув ворот рубашки и закатав рукава. Его татуировка была затейливой: розы с шипами, вьющиеся по груди и шее. На руках выше кистей тоже все было в татуировках.

— Надо попробовать найти еду, — Настя со вздохом поднялась. — Я долго не продержусь без обеда.