Демоны Боддеккера
Шрифт:
— Все, что мы просим от тебя, — это не уходить, — произнес Финней. — Нам надо представить мистера Замзу — прошу прощения, Тараканчика — миру. И чтобы сделать это на должном уровне, нам требуется волшебная манера Боддеккера.
— Они — твое творение, — сказал Спеннер. — Ты понимаешь их лучше всех. Для нас это важный ролик, важная акция, и без твоего гения нам не обойтись.
— А что, если я хочу отныне сам выбирать, на каких клиентов работать? — поинтересовался я.
— Пожалуйста, — хором отозвались Финней со Спеннером.
— Разумеется, — поспешил прибавить Финней, — тебе придется
— Но после этого, — заверил Спеннер, — будешь пользоваться неограниченной свободой.
Хонникер вскинула на меня огромные глаза.
— Мы просим лишь одного: чтобы ты остался. Мне… Нам всем без тебя не обойтись.
— А Дьяволы? — спросил я.
— Они будут не твоей проблемой.
— Но продолжат сниматься?
— Безусловно. Пока не перестанут быть эффективными в смысле продаж. Тогда мы их вышвырнем и переключимся на кого-нибудь другого.
— Но только тогда.
— Мы же не полные дураки.
— Вот и тебя просим не изображать из себя полного дурака, — промолвил Финней. — Это к твоей же пользе. Займешь причитающееся по праву положение главного рекламного писателя Пембрук-Холла и лидера творческой группы. Как дорастешь до положения «старика», сможешь сам заказывать музыку. А вечером, закончив работу, будешь возвращаться в уютный дом в Принстоне.
— И не один, а в компании, — вставила Хонникер из Расчетного отдела. — Если захочешь.
Я глубоко вдохнул. Задержал воздух в груди. Медленно выдохнул. И произнес самые трудные слова в своей жизни:
— Нет. Нет, если Дьяволы по-прежнему будут работать на Пембрук-Холл.
— Боддеккер! — выпалила Хонникер.
— Я так больше не могу. Не могу оправдывать то, что их ставят на пьедестал, что им все поклоняются. Что их выставляют в героическом свете перед молоденькими глупенькими девушками, которые понятия не имеют, кто такие Дьяволы на самом деле. — Я двинулся к двери. — И знаете что? После того, как все это завертелось, я вдруг нашел одну такую штуку, про которую совершенно забыл. Она называется «совесть». Приятно обрести ее вновь. И на месте вас троих я бы тоже начал искать свою — пока она еще не сложила манатки и не уехала в Осло вместе с мистером Робенштайном.
Я вышел.
Хонникер из Расчетного отдела бросилась за мной с криками:
— Боддеккер! Боддеккер! Ты не можешь так поступить со мной! С собой! Не можешь бросить свою карьеру на ветер! Ты так долго трудился, чтобы добиться меня! Добиться дома! Ты ведь получил все, что хотел, разве нет?
Я продолжал идти. Ее шаги замедлились, потом остановились. Я все шел, боясь оглянуться, боясь, что вид ее слез превратит меня в соляной столб или в еще что-нибудь, чем стать уж совсем не хотелось.
— Ты не можешь просто так взять и уйти! — вскричала она.
Я завернул за угол. Она не стала меня догонять. Через миг я вышел в приемную и остановился перевести дух, молча поздравляя себя с тем, что в кои-то веки проявил характер и сумел настоять на своем. Ну конечно же, Хонникер была совершенно права. Нельзя было просто так взять и уйти. Я не мог сбежать — но совсем по иным причинам, чем она имела в виду. Нельзя уйти и оставить проблему Дьяволов
Нет. Я поступаю правильно.
Обуздав бившую меня дрожь, я в последний раз огляделся по сторонам. Столпотворение рассеялось, рабочие расчищали мусор, образовавшийся после установки голограммы Пэнгборна. Лишь небольшая группка сотрудников, стоя в отдалении, восхищалась их работой.
Разумеется, они упускали из виду общую картину. Лучше всего было любоваться именно так, всей сценой сразу. Первым стоял Пембрук, бесконечно раскидывающий руки в широком объятии и демонстрирующий медленно вращающуюся модель Земли. Рядом — торгаш Холл, навеки застывший в попытке всучить покупателю зажатую в левой руке консервную банку, подмигивающий и выставляющий большой палец. И вот теперь частью этого человеческого зоопарка стал Пэнгборн. Голограмма изображала, как он сначала сует руку в птичью клетку, затем вынимает, на пальце у него сидит канарейка, а по губам расползается нежная улыбка. Бедный старина Пэнгборн, погибший из-за любви к канарейкам. Заехал после работы в лавчонку купить корма для любимых пташек — и вот, пал жертвой борцов за права животных. От всей этой круговерти: канарейка в клетку, канарейка из клетки, чудесная улыбка — мне вдруг сделалось невыразимо печально. Как я тогда говорил Деппу в баре Огилви? Бомба в зоомагазине — и забвение…
Открыв рот, я глядел на улыбку Пэнгборна, на маленькое беззаботное созданьице у него на пальце.
Нельзя бежать!
Глядя на голограмму, я весь дрожал. И вдруг заметил, что по щекам у меня что-то течет. Я смахнул слезы и попытался сглотнуть, но горло закаменело.
Дьяволы будут сниматься, пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж.
— Простите, — прошептал я Пэнгборну, сам не понимая, почему плачу. Я и видел-то его всего один раз, но даже тогда он показался мне таким кротким старичком…
…пока не перестанут быть эффективны в смысле продаж…
Со мной говорил голос Пэнгборна — и я мгновенно понял значение слов, что он все повторял и повторял. Жадно глотая ртом воздух, я кивнул голограмме.
— Я справлюсь, — пообещал я.
План окончательно сложился по пути в малый конференц-зал. Думаю, он возник уже при взгляде Пэнгборна с его канарейкой. Идея заставила меня улыбнуться. Если все пройдет как надо, я получу свой кусок пирога — и, быть может, даже успею пару раз откусить.
Финней и Спеннер еще были там — наперебой предлагали носовые платки и слова утешения Хонникер из Расчетного отдела. Я с такой силой распахнул дверь, что она ударила о стену. Все изумленно вскинули головы.
— Мне не придется иметь дело с Ферманом и другими Дьяволами?
На лету понимая, куда ветер дует, Финней покачал головой.
— Нет — после того, как будет написан и утвержден сценарий нового ролика.
— А дом в Принстоне?
— Он твой, — подхватил Спеннер. — Как только сдашь новую рекламу Дьяволов.