Демоны Хазарии и девушка Деби
Шрифт:
Да, да, Деби. Над этим много думали – и граф, и Тита, и ученые, и знаменитые полководцы, и великие раввины хазарского Каганата, и, конечно же, дрессировщики соколов, о том как перелетит Ахав в Хазарию над ручьем Самбатион, подобно запаху нарцисса. Не думали о длительном полете, а только о гигантском прыжке по воздуху. Необязательно, чтобы этот прыжок внесли в «Энциклопедию пионеров авиации». Скорее, в «Энциклопедию пионеров прыжка».
Что сказать,
Редкие картины могут сравниться с вертолетом «Кобра» Военно-воздушных сил Израиля, замершего над эвкалиптами, словно бы задумавшегося, перед тем, как выпустить ракету. Насколько это чудесно, Деби, уроженка уголка земли, текущего медом и жужжащего пчелиным роем. Разве есть в мире что-то более совершенное, чем еврейский танк, и я говорю о совершенстве в чистом виде, как совершенство твоей и фигуры и груди, Деби, в рубахе с расстегнутой для меня верхней пуговицей. Даже если собрать все оружие высотой с Мон-Блан, еврейский танк останется тем, перед красотой которого не устоит никто.
Таковы были дела, Деби. Ахав вернулся через семь лет, и ты бежала посмотреть на него. Вот он, стоит, не поверишь, живой, по эту сторону речушки Самбатион, высокий, мощный, с мечом предков в руке. Взгляд его ужесточился за эти годы. За спиной его тридцать соратников-слепцов, прошедших с ним все преграды, и дети – Иоселе и Янкеле.
Ты стояла там, надеясь, что отныне вы сможете быть вместе без необходимости отбивать его попытки в прошлом искать наслаждения на стороне, его грубость по отношению к ее чувствам. Но зачем тебе беспокоиться, прошли у него все эти глупости.
Достаточно было одного взгляда, брошенного им тебе, долгого, прямого, властного. Взгляд этот говорил тебе о том, что ты можешь сказать, что хочешь, но решать за него не можешь.
Что прошло? Для тебя всё прошло. Для него же ничего не прошло и не проходит, Деби.
Затем Ахав, Тита и их сын, и все ратники-слепцы, и весь графский род покинули этот пчелиный уголок. Ахав совершил еще много подвигов, и завершил свою жизнь комендантом крепости на Босфоре, и с ним – Тита и множество детей и внуков, рассеявшихся по земле.
Лишь ты осталась здесь, в этом уголке земли с памятью давних объятий и страстей.
«Пядь земли Деби» – назвал это место Ахав.
Время от времени он посылал тебе с одним из солдат письмо, в котором писал, что любит тебя. В девятьсот семидесяти девяти формах он объяснялся
Отец твой умер, а мать живет с тобой, и ты охраняешь ее и пчел, или, вернее, пчелы охраняют вас. И с тобой, Деби, все сокровища в улье, и все боли и потери, и все девятьсот семьдесят девять форм признаний в любви.
И так все было после того, как и ты ушла отсюда.
А род Ахава, во главе с Титой, ставшей воительницей, о чем она всегда мечтала, стал готовиться прорыву в исчезающую иудейскую империю.
Ратники-слепцы рванулись по ее приказу за бесом, били его и его угрей. Миха слал точные стрелы, каждая из которых почти приводила к уничтожению демона, но тот в последний миг выкручивался.
Залили реку горючими маслами, вырывающимися из земли около береговых укреплений Хазарии. Багровое пламя, прорывающееся сквозь клубы черного дыма, пылало по всему Самбатиону, чтобы высушить воду, в которой только и была сила беса. И Ахав перешел реку по пламени, а не по водам.
В какой-то миг казалось, что нет у демона и его воинств выхода, но он опять и опять приходил в себя, посылал струи вод, которые гасили огонь и смывали липкое масло с поверхности.
Затем, Деби, ратники-слепцы стали по обе стороны грозно бушующего Самбатиона, и запели песню, чьи колдовские звуки очаровывали сердце, захватывали воздух.
И песня ткала поверх реки нити покоя и прелести, пока не образовался переход некой волшебной прозрачной тайны. Отступили угри с трепещущей надеждой, дремлющей в их сердцах сотни лет служения бесу. Черепахи свернулись в панцирях и исчезли. Затуманились глаза беса, и в обмороке он ушел на дно, как промокшая ткань занавеса, и там содрогался, пытаясь вырваться из колдовских звуков песни.
Воды были прозрачны, и мягкий их шорох словно бы поглаживал. Ясно был виден бес, черный и гладкий, дрожащий в глубине.
Миха натянул лук, пытаясь на этот раз не промахнуться. Но тут бес оживился, и, как рыба, живущая в скальных трещинах и внезапно обнаруженная, рванул в глубину потока, с невероятной быстротой скользнул по течению, пока не исчез.
Ручей начал бурлить, выбрасывая вверх камни, показывая Ахаву, уже собирающемуся его перейти, что он в этом деле не преуспеет. И не помогла сила песни слепцов-болгар и даже нить…
До сих пор описано все, что мы знали и узнали.
О дальнейшем нам ничего не известно, Деби.
Всё стерлось.