Демоны Хазарии и девушка Деби
Шрифт:
Фикслер, ответственный в Агентстве за репатриацию, отвечал из Израиля, что этого недостаточно и обвинил посланца в наивности. Посланец был абсолютно сбит с толку. Тут, у него четырнадцать человек, доказывающих со слезами на глазах (да, именно, со слезами), что они евреи, и хотят в Израиль, и у них на руках виза в США, билеты на самолет, и они отказываются от всего этого, а им не дают репатриироваться.
Не я, человек искусства, сдамся бюрократическому педантизму, сказал себе посланец, я сажаю их в самолет, и чтобы все там,
«Ты добрый человек, – сказали великаны, вздыхая у его стола, – что им надо, чтобы доказать, что мы евреи? Вы хотите, чтобы мы разорвали наши сердца и показали вам, что в них есть?» – и они взялись за воротники рубах.
«Не надо, не надо», – поднял руки посланец.
Из Израиля прислали бумагу, в которой появилось впервые новое слово – субботники. Они, эти люди, – субботники.
«Что это такое – субботники? – спросили великаны. – Мы впервые слышим это слово. Мы лишь знаем то, что нам говорила мать: мы евреи и останемся евреями».
Шли дни, и спор посланца с Израилем дошел до высших инстанций, начальников отделов, бюро связи. Все сказали, что он прав и пусть посылает их в Израиль.
Великаны привели мать в Агентство. У нее было круглое лицо и нос, подобный пуговке на мяче. Она была похожа на кукол, которых делают из нейлоновых чулок.
«Это еврейка?» – смеялись в Израиле, увидев их анкеты с фотографиями. Хорошо еще, что посланец не вписал в анкеты рост ее сыновей.
Посланец позвонил в дирекцию «Каритаса». «Есть у нас общая с вами проблема», – сказал он. Все остерегали его, что сотрудники «Каритаса» не будут с ним сотрудничать, но они оказались в порядке. В высшей степени.
Решено было: вы, в Агентстве, продолжайте заниматься их репатриацией в Израиль, а мы не лишим их прав эмиграции в США. Если же вы не сумеете отослать их в Израиль, мы будем содержать их в нашем лагере за наш счет.
Так шло время. И однажды, примерно, через месяц, стало известно, что все процедуры в американском консульстве завершились, пришла виза для всей семьи и билеты в США. И христианская община уже ожидала их в северном штате Вермонт.
Великаны сообщили об этом посланцу. Спросили, что делать?
«Что делать?» – позвонили тут же сотрудники «Каритаса». И посланец, и сотрудники «Каритаса» знали, что с американской визой не шутят.
«Меня ничего интересует, – кричал посланец в офисе, – я заказываю четырнадцать мест в самолете «Эль-Апь» и посылаю их в Израиль». И секретарша Ариэль работала с легендарной скоростью, и четырнадцать билетов прибыли назавтра.
Посланец сообщил великанам. У них уже были и билеты в США. «Каритас» отменил их.
Великаны ехал полтора часа в Рим, чтобы получить билеты на рейс «Эль-Аль». Они были счастливы, двигаясь в медлительном итальянском автобусе.
Но пока они добирались до Агентства, пришло предупреждение из Израиля: «В аэропорту Бен-Гурион им не дадут разрешение на
Великаны вошли, и им сообщили об этом.
«Что ж, полетим в США, и оттуда приедем в Израиль» – вздохнули великаны и вернулись в лагерь. Билеты на рейс в «Эль-Апь» отменили. Трудно представить, какие там были крики. Билет на американский рейс были восстановлены. На следующий день все четырнадцать великанов исчезли в маленьком северном городке США.
Ну, и каков конец? Посланец позвонил один раз раввину еврейской общины в том американском городке.
«Да, они были у меня один раз, – ответил раввин, – я так и не сумел понять их историю. Православные им устроили здесь торжественную встречу, празднично украсили весь город к их приезду. Что говорить, одни сложности. Если они захотят принять еврейство, посмотрим, чем сможем им помочь».
Таков конец этой истории. Посланец таки не знает, что с ними дальше случилось.
Глава шестьдесят первая
Четыре всадника и Тита с трудом передвигались в густом тумане, смутно различая уши своих коней. Они боялись потерять друг друга, и все время окрикивали один другого. Тита, которая не была великой всадницей, прилипла к бокам своей лошади.
Вороны не рисковали взлетать, сидя на краях седел. Ханан все еще пребывал под впечатлением ночи бдения и учения. Впервые в жизни он знал, что должен делать и где должен жить.
Так они двигались мелкими шажками, примерно, час, пока не поняли, что туман не собирается рассеяться, и кони понимали, что еще немного, копыта их застрянут в каком-нибудь пне или провалятся в яму.
Всадники сошли с коней и вели их на поводу. Так можно было хотя бы чувствовать землю под ногами. С высоты коня твердь смутно видна, и глаза напрягаются, чтобы увидеть что-то надежное впереди и под собой.
«Надо было нам остаться там еще один день», – сказал Ханан, что и следовало от него ожидать, – все равно мы совсем не продвинулись».
Вороны карканьем выражали недовольство его словами. Как легко найти причину, чтобы не продвигаться дальше.
«Слышишь ворон, – сказал Ханану Песах, – есть такие, которые считают, что нет у нас права решать идти ли дальше».
«Видно, все так думают, – сказал Ханан, – осторожно, здесь кусты, да? Все абсолютно уверены, что есть у нас долг, который мы обязаны исполнить. Мы оказались в ловушке у судьбы, не принадлежащей нам. Я чувствую себя, как человек, которого взгромоздили на телегу, покрытую сверху, которая движется не в то место, куда я стремлюсь добраться».
Этот нарисованный Ханааном образ произвел на остальных глубокое впечатление. Депрессивное состояние охватило их в этом слепом, неизвестно куда, движении. Думаю, если бы в наше время все это Ханаан бы пропел, получился бы грустный шлягер, выражающий тоску молодости.