День «Б»
Шрифт:
— Сколько до Минска? — окликнул Соколов шедшего впереди Плескачевского.
— Семь километров, товарищ капитан, — откликнулся тот. — Скоро выйдем на шоссе.
— Вот что, — серьезно произнес Соколов, обращаясь ко всем, — строго-настрого запрещаю обращаться друг к другу по званиям, ясно?.. Не забывайте, что на нас немецкая форма.
— Так точно, — откликнулись офицеры.
— Вижу шоссе! — предостерег Плескачевский, подняв руку.
Разведчики осторожно приблизились к опушке леса и невольно ахнули. Неширокое шоссе было буквально запружено конными повозками. Автомобилей было гораздо
— Бегут, гады, — весело воскликнул Крутиков. — Катятся из-под Витебска как миленькие…
— Значит, так, — посерьезнел Владимир. — Сейчас мы выходим из леса и направляемся к этому автобусу. Переговоры будешь вести ты, Валентин.
— Есть, — коротко ответил Рихтер, облаченный в мундир обер-лейтенанта вермахта.
На вышедшую с опушки группу из нескольких офицеров никто не обратил ни малейшего внимания — немцы были слишком увлечены «драпом». Рихтер по-хозяйски подошел к автобусу и, ударив ладонью по пыльному крылу, строго спросил у водителя по-немецки:
— Как фамилия?
— Здравия желаю, герр обер-лейтенант! — растерянно отозвался солдат-водитель, оборвав свою перепалку с возчиком, и представился: — Крафтфарер Цоллер!
— Кто старший по машине?..
— Оберцальмайстер Рымаковски.
— Где он?
— Вот. — Солдат распахнул дверь автобуса, и все увидели на полу залитое кровью тело немолодого военного чиновника. — Час назад герр оберцальмайстер вышел по малой нужде, а в это время русский самолет…
— Понятно, — оборвал его Рихтер и, небрежно вынув из кармана мундира удостоверение, предъявил его солдату. — Тайная полевая полиция, фельдполицайсекретарь Ламанн. У нас раненый. Вы обязаны срочно доставить нас в Минск.
— Но, герр обер-лей… то есть герр фельдполицайсекретарь… — сбился, растерявшись, солдат.
— Никаких «но»! — железным голосом скомандовал Рихтер и повелительно кивнул своим спутникам: — Прошу в автобус, господа.
Видимо, авторитет тайной полевой полиции в глазах немцев был высоким, потому что возница санитарной повозки почел за благо быстренько отцепить свою колымагу от автобуса и, боязливо оглядываясь, хлестнул вожжами. Да и солдат-водитель без лишних слов уселся за руль и завел двигатель. Носилки с Денисеней осторожно занесли в салон.
Удобно устраиваясь на клеенчатом сиденье, Соколов молча показал Рихтеру оттопыренный большой палец. Да и остальные разведчики без слов выражали Валентину свое одобрение.
— И вот еще что, — добавил Рихтер, обращаясь к водителю, — мы торопимся. Так что поскорее, любезный.
Автобус взревел и, выскочив на обочину шоссе, начал постепенно набирать скорость.
Ехали недолго. Не прошло и получаса, как вокруг начались пригородные деревеньки, вернее, остатки деревенек — жалкие обугленные остовы домишек, торчащие к небу, будто в мольбе, печные трубы, немногочисленные уцелевшие деревья… Потом под колесами зазвучала булыжная мостовая, начался город. Но окраины Минска по-прежнему напоминали большую деревню — деревянные избы сельского вида, огородики, редко-редко где виднелись каменные дома, построенные явно в 1930-х годах. То там,
«Вот он, Минск», — подумал про себя Соколов.
— Куда нужно господам офицерам? — робко поинтересовался водитель.
— В центр, в офицерское собрание.
Доехав до Комаровских развилок, автобус миновал пятиэтажное каменное здание института физкультуры, выглядевшее небоскребом на фоне окрестных деревянных халуп, и свернул на центральную магистраль города. «Хаупт-штрассе» — прочел Соколов на указателе. До оккупации улица называлась Советской. «Подожди совсем немного, вернем тебе прежнее название», — подумал капитан.
— Что это там, у костёла? — спросил между тем Рихтер у водителя. Соколов взглянул в указанном направлении. Похоже, немцы укрепляли подступы к костёлу — там копошилось множество солдат, рычал самосвал.
— Там кладбище, католическое кладбище, герр фельдполицайсекретарь, — объяснил солдат.
— Я сам вижу, что кладбище, — нахмурился Рихтер. — А на кладбище что? Противотанковая батарея? И дот внизу?
— Так точно, — неохотно сказал водитель.
«Молодец Валя, — подумал Соколов, — надо будет запомнить расположение батареи и как-то предупредить наших перед началом штурма. Расположена батарея удачно и может задержать продвижение наших танков надолго».
Между тем автобус пересек по мосту неширокую реку Свислочь, миновал электростанцию и начал с воем подниматься в гору. Здесь, в центре, было заметно, как разрушен город. По правую руку шли сплошь закопченные, обгорелые двух-трехэтажные коробки. Только несколько больших зданий выглядели относительно целыми. У одного из них офицеры покинули автобус.
— Это гостиница Западного Особого военного округа, — волнуясь, тихо проговорил Чёткин. — Я помню… Я был в Минске в командировке в мае 1941-го, останавливался здесь. Ее только что построили…
Теперь у ворот гостиницы стоял часовой в какой-то непонятной форме — вроде бы немецкой, но с другими погонами и какой-то эмблемой на рукаве. Кроме того, он был вооружен русской трехлинейкой, а не германской винтовкой «Маузер». «Небось пособник фашистов», — подумал Владимир.
— Пить, — попросил Антон, приподнимаясь на носилках. — Горло горит, ребята…
— Ладно. — Соколов недовольно взглянул на Николая, обрывая воспоминания. — Сейчас у нас другой маршрут. Предлагаю заглянуть в офицерское собрание, там наверняка есть столовая, где нам дадут воды. А дальше — по плану. Валентин, остаешься с Антоном здесь.
Разведчики перешли улицу и оказались возле Дома Красной Армии, в котором размещался теперь офицерский клуб. У входа в него царило оживление, стояло несколько грузовых машин. У городского театра, находившегося в двух минутах ходьбы, бухал медью духовой оркестр. Сквозь листву сквера видны были развевающиеся бело-красно-белые флаги.
— Праздник какой-то, что ли? — удивился Плескачевский.
— Ага, — усмехнулся Чёткин, — торжественное бегство из Минска.
Соколов хотел одернуть подчиненных за шуточки, но оказалось, что Чёткин был совершенно прав. Едва офицеры вошли в большой холл здания и направились к столовой, как к ним бросился кёльнер в белой куртке: