День Гагарина
Шрифт:
Я видел облака и легкие тени их на далекой милой Земле. На какое-то мгновение во мне пробудился сын колхозника. Совершенно черное небо выглядело вспаханным полем, засеваемым зерном звезд.
Они яркие и чистые, словно перевеянные. Солнце тоже удивительно яркое, невооруженным глазом, даже прищурившись, смотреть на него невозможно. Оно, наверное, во много десятков, а то и сотен раз ярче, чем мы его видим с Земли. Ярче, чем расплавленный металл, с которым мне приходилось иметь дело во время работы в литейном цехе. Чтобы ослабить слепящую силу его лучей, я время от времени перекрывал иллюминаторы предохранительными шторками.
Наблюдения велись не только за небом, но и за Землей. Как выглядит водная поверхность? Темноватыми, чуть поблескивающими пятнами. Ощущается ли шарообразность нашей
В кабину долетела музыка Родины, я слышал, как родные голоса пели одну из моих любимых песен — «Амурские волны». Радио, как пуповина, связывало меня с Землей. Я принимал команды, передавал сообщения о работе всех систем корабля, в каждом слове с Земли чувствовал поддержку народа, правительства, партии. Все время пристально наблюдал за показаниями приборов.
«Восток», строго двигаясь по намеченной орбите, вот-вот начнет полет над затененной, еще не освещенной Солнцем частью нашей планеты. Вход корабля в тень произошел быстро. Моментально наступила кромешная темнота. Видимо, я пролетал над океаном, так как даже золотистая пыль освещенных городов не просматривалась внизу.
Пересекая западное полушарие, я подумал о Колумбе, о том, что он, мучаясь и страдая, открыл Новый Свет, а назвали его Америкой, по имени Америго Веспуччи, который за тридцать две страницы своей книги «Описание новых земель» получил бессмертие. Повесть об этой исторической ошибке я читал как-то в книге Стефана Цвейга.
Подумав об Америке, я не мог не вспомнить американских парней, намеревавшихся ринуться следом за нами в космос. Почему-то я предполагал, что это сделает Алан Шепард.
В 9 часов 51минуту была включена автоматическая система ориентации. После выхода «Востока» из тени Земли она осуществила поиск и ориентацию корабля на Солнце. Лучи его просвечивали через атмосферу, горизонт стал ярко-оранжевым, постепенно переходящим во все цвета радуги: к голубому, синему, фиолетовому, черному. Неописуемая цветовая гамма! Как на полотнах художника Рериха!
9 часов 52 минуты.Пролетая в районе мыса Горн, я передал сообщение:
— Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо. Бортовая аппаратура работает исправно.
Я сверился с графиком полета. Время выдерживалось точно. «Восток» шел со скоростью, близкой к 28000 километров в час. Такую скорость трудно представить на Земле.
Я не чувствовал во время полета ни голода, ни жажды. Но по заданной программе в определенное время поел и выпил воды из специальной системы водоснабжения. Ел я пищу, приготовленную по рецептам, разработанным Академией медицинских наук. Ел так же, как в земных условиях: только одна беда — нельзя было широко открывать рот. И хотя было известно, что за поведением моего организма наблюдают с Земли, я нет-нет да и прислушивался к собственному сердцу. В условиях невесомости пульс и дыхание были нормальными, самочувствие прекрасное, мышление и работоспособность сохранялись полностью.
В мой комбинезон были вмонтированы легкие удобные датчики, преобразовывавшие физиологические параметры — биотоки сердца, пульсовые колебания сосудистой стенки, дыхательные движения грудной клетки — в электрические сигналы. Специальные усилительные и измерительные системы обеспечивали выдачу через радиоканалы на Землю импульсов, характеризующих дыхание и кровообращение на всех этапах полета. Так что на Земле знали о моем самочувствии больше, чем знал об этом я.
С момента отрыва ракеты от стартового устройства управление всеми ее сложными механизмами приняли на себя разумные автоматические системы. Они заставляли ракету двигаться по заданной траектории, управляли двигательной установкой, задавая необходимую скорость, сбрасывали отработанные ступени ракеты. Автоматика поддерживала необходимую температуру внутри корабля, ориентировала его в пространстве, заставляла работать
Во время тренировок и занятий на земле Главный конструктор рассказал нам о борьбе, ведущейся за облегчение веса и габаритов каждой детали космических кораблей, о том, что советские ученые, работающие в области автоматики, создают системы со многими тысячами элементов, делают самонастраивающиеся устройства, способные приспосабливаться к изменяющимся условиям. Молодо увлекаясь, он говорил нам об устройствах управления с большим числом элементов, обеспечивающих, однако, высокую надежность системы.
Все эти воспоминания промелькнули в мозгу в какую-то секунду. А вспомнив все это, я стал думать о научных коллективах, вложивших в создание космического корабля свой разум, энергию, труд. Я старался представить себе людей, причастных к строительству корабля, и перед моим взором проходили ряды тружеников, как на первомайской демонстрации на Красной площади. Хорошо было бы увидеть их за работой в лабораториях, в цехах заводов, пожать им руки, сказать спасибо.
С душевным трепетом всматривался я в окружающий мир, стараясь разглядеть, понять и осмыслить. В иллюминаторах отсвечивали алмазные россыпи ярких, холодных звезд. До них было еще ой как далеко, может быть, десятки лет полета, и все же с орбиты к ним было значительно ближе, чем с Земли. Было радостно и немного жутковато от сознания, что мне доверили космический корабль — сокровище государства, в которое вложено так много труда и народных денег.
Несмотря на сложную работу, я не мог думать только о нем. Вспомнилась мама, как она в детстве целовала меня на сон грядущий в спину между лопаток. Знает ли она, где я сейчас? Сказала ли ей Валя о моем полете? А вспомнив о маме, я не мог не вспомнить о Родине. Ведь неспроста люди называют Родину матерью — она вечно жива, она бессмертна. Всем, чего достигает человек в жизни, он обязан своей Родине.
Приходили разные мысли, и все какие-то светлые, праздничные. Вспомнилось, как мы, мальчишки, тайком трясли яблони в колхозном саду, как накануне полета я бродил по Москве, по ее шумным, радостным улицам, как пришел на Красную площадь и долго стоял у Мавзолея. Подумал о том, что космический корабль несет идеи Ленина вокруг Земли. «Что делает сейчас Герман Титов?» — мелькнула мысль, и я ощутил силу и теплоту его объятий во время прощания. Ведь все, что я сейчас переживаю, придется пережить и ему.
В 10 часов 15 минут на подлете к Африканскому материку от автоматического программного устройства прошли команды на подготовку бортовой аппаратуры к включению тормозного двигателя. Я передал очередное сообщение:
— Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо.
Мелькнула мысль, что где-то там, внизу, находится вершина Килиманджаро, так красочно воспетая Эрнестом Хемингуэем.
Но размышлять было некогда. Наступал заключительный этап полета, может быть, еще более ответственный, чем выход на орбиту и полет по орбите, — возвращение на Землю. Я стал готовиться к нему. Меня ожидал переход от состояния невесомости к новым, может быть, еще более сильным перегрузкам и колоссальному разогреву внешней оболочки корабля при входе в плотные слои атмосферы. До сих пор в космическом полете все проходило примерно так же, как мы отрабатывали это во время тренировок на Земле. А как будет на последнем, завершающем этапе полета? Все ли системы сработают нормально, не поджидает ли меня непредвиденная опасность? Автоматика автоматикой, но я определил местоположение корабля и был готов взять управление в свои руки и в случае необходимости осуществить его спуск на Землю самостоятельно в подходящем районе.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
