«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Шрифт:
Пушки, из которых велась прицельная стрельба по Белому дому, еще мирно ржавели в артиллерийских парках, а пластмассовые каски шахтеров использовались по своему прямому назначению. И Собчак не доставал военного министра за тбилисские события, и молчал в тряпочку бравый полковник Алкснис, и еще только начинали запасаться оружием чеченские сепаратисты.
Казалось, жизнь идет своей чередой, как и положено ей идти. Но старшее поколение вождей испускало последний дух опять же наигранного ими энтузиазма. Указы подписывались преимущественно в шикарных палатах кремлевской больницы. И деревенские меломаны не восторгались «Лебединым озером», но уже
Однако уже тогда выходили из тени будущие хозяева России. Это были комсомольские вожаки в основном областного и городского масштаба. В принципе, те же самые волки, только изворотливее и злее. И их надежным трамплином для прыжка в светлое завтра были пресловутые строительные отряды, формировавшиеся из молодежи. Эти ловкачи были много мудрее и преприимчивее ущербных литературных корчагиных и мересьевых. Они не откладывали коммунистический рай на далекие времена, а творили его сегодня и только для самих себя.
Был такой отряд и в нашем Шарыпове. Село буквально кипело новыми идеями и преобразованиями. От темного прошлого здесь только и остались карликовые извилистые улицы да ничем не отменная речка Темрушка, всерьез напоминающая о себе лишь при весеннем разливе.
Но, как ни покажется странным, мне нравилась именно былая провинциальная заторканность районного центра. Ни тебе заезжих артистов, ни тебе почетных министров. Зато были в Шарыпове колоритные сибирские старики и старухи, которых и послушать считалось за большое счастье. А какие тут были спевки по вечерам! Тусовался народ на деревенских лавочках и завалинках и заводил на свой лад озорные частушки, от которых вяли уши, но почему-то оттаивали души.
И высоко в небо, под самые облака, взлетала над Шарыповом ослепительно белая чайка. Её видно было за тридцать километров со стороны Большого божьего озера. Она не махала крыльями, а несуетно плыла между туч, гордо выпятив высокую грудь и выпрямив тонкую шею. Она как бы собиралась протрубить на всю округу о несравненной радости жить на родимой земле.
Это была церковь Спаса с приделом Параскевы Пятницы. Я не видел храма в счастливый период его благополучия и расцвета. Не видел его разграбления и превращения в руины. Но мне рассказывали, как некто Московкин, местный марксист и жулик, ловко взбирался по лестницам, чтобы сбросить вниз тяжелые медные колокола. А вокруг церкви в отчаянии ползали на коленях прихожанки и молили Господа Бога, чтобы у разорителей отсохли нечистые руки.
Бог услышал их. Моя жена Валентина видела, как торговал орехами на красноярском рынке однорукий безбожник. Она узнала его, это он глумился над шарыповской святыней.
Я же был свидетелем уже окончательного разрушения храма. Сперва его использовали, как амбар для хранения хлеба. Затем кому-то пришло в коммунистическую пустую голову разобрать его по кирпичику и пустить на фундамент строившегося здания райисполкома. Да почему кому-то? Ах, эта наша интеллигентская деликатность, натворившая уже столько бед! Ведь я же знаю фамилию вандала, но почему-то хотел замолчать её. Может, потому, что почти все мы в какой-то степени были истребителями святой Руси. Одни глумились над нею, другие терпеливо сносили это. А инициатором и руководителем сноса церкви был первый секретарь Шарыповского райкома партии сионист Бурштейн, да будет проклята его память!
Храм стирали с лица земли долго и упорно. Однако
Снос белой Чайки в Шарыпове не был единственным актом вандализма на земле Красноярья. В столице края Благовещенская церковь использовалась в качестве фабрики по обработке пушнины. А Покровский храм власти отдали скульпторам. Творцы прекрасного загадили там все помещения, сломали изукрашенные вязью внутренние перегородки. И более всего пострадал алтарь.
Со временем я имел касательство к возвращению церквей прихожанам. Избранный председателем общественного совета по истории и культуре при горисполкоме, настаивал на справедливом решении вопроса. Но мои усилия наталкивались на отчаянное сопротивление даже внутри нашего совета. А о тогдашних властях и говорить нечего.
Откровенно признаться, за происшедшее в Шарыпове я невзлюбил тамошних активистов. Эту неприязнь, может быть, усугублял тот факт, что моя Валентина крестилась именно в белой Чайке. И когда редактор газеты «Красноярский комсомолец» Людмила Ивановна Батынская предложила мне поучаствовать в заседании выездной редколлегии в Шарыпове, я отказался наотрез. Сказал, что очень занят новым романом и другими творческими делами. Посоветовал обратиться к комсомольским поэтам: они поедут с большим удовольствием.
Но вскоре последовала новая атака Батынской. Мой сын Борис и моя дочь Оля прошли школу журналистики именно в этой газете, да и сам я журналист в прошлом. Нехорошо отмахиваться от важнейшего мероприятия, тем более, что поедем в Шарыпово отдельным вагоном.
Короче говоря, сагитировала. Но я оставил за собой право не затрагивать комсомольскую тему, а рассказать что-нибудь о собственном творчестве.
На заседании в шарыповском штабе строительных отрядов я не произнес ни единого слова. Просто в полном молчании просидел там добрых три часа.
Но надо было не знать Людмилу Ивановну, чтобы до конца поверить её обещаниям не очень-то загружать меня лекционной работой. Вечер в Доме культуры начался, разумеется, с моего выступления. Сперва я как-то еще сдерживал себя, а потом стал резать в глаза правду — матку. Моя кавалерийская рубка продолжалась очень долго, так долго, что меня перестал слушаться мой достаточно натренированный язык.
О чем же я говорил? Да всё о той же белой Чайке, без которой и Шарыпово не Шарыпово и мы не мы. Интересно бы послушать самого себя со стороны! Видно, было в моей речи что-то зажигательное и озорное, что не могло не лечь на душу присутствующим. Выступление много раз прерывалось аплодисментами, хотя взобравшийся на трибуну после меня местный комсомольский вождь и заметил:
— Анатолий Иванович несколько отклонился от нашей главной темы, но все-таки…
Само собой разумеется, комсомол и церковь трудно соединимые понятия. Они извечные антагонисты, ибо у комсомольцев есть свой Мессия — Ленин, недаром же союз молодежи назывался ленинским. Вот почему, не открывая никаких дискуссий, Батынская пригласила на сцену красноярских моделей.
Потом мы с Людмилой Ивановной, усталые, ушли в ночь. И долго бродили по площади, засаженной молодыми деревцами. Где-то тут есть тополя и березки, которые еще в конце войны сажала моя Валентина. Они выросли, те давние посадки, окружавшие Спаса и его дочь во Христе Параскеву Пятницу. Посадки живут, а храма уже нет.