День исполнения желаний

Усачева Елена Александровна

– Его теперь в больницу увезут, да? – прошептала Таня, казалось, только сейчас оценившая всю глубину собственного падения. Как она могла так поступить с беззащитным одноклассником?

На пороге появился Терещенко. Был он бледен, глаза лихорадочно блестели, еще утром белоснежная рубашка превратилась в нечто жеваное и пыльное. Терещенко сумрачно изучил пол у себя под ногами, но прежде чем сделать шаг вперед, неожиданно посмотрел прямо в глаза Веревкиной.

В какую-то неуловимую долю секунды Таня заметила, что Терещенко как будто бы изменился. У него оказались длинные ресницы, мягкие вьющиеся

волосы, аккуратные черты лица, печальный взгляд и удивительно изящные руки. Этими руками он почесал нос, звучно прогнал соплю и улыбнулся.

Таня пару раз моргнула, пока наваждение не покинуло ее окончательно.

Нет никакого колдовства, ей все только померещилось. Перед ней стоял все тот же Терещенко, лопоухий, большеротый, с крупным некрасиво выпирающим лбом и с зеленоватым налетом на пальцах, следами уничтоженных листьев.

– Спасибо, – хрипло выдавил из себя Терещенко, глядя только на Веревкину, и на негнущихся ногах пошагал прочь.

– Чего-то не действуют твои методы, – проворчала Дашка, вскидывая ремешок портфеля на плечо. – Щелкунчик-то он, конечно, Щелкунчик, зубы у него крепкие, но все остальное…

– Ну почему же не действуют? – загадочно произнесла Веревкина, обмахиваясь знаком. – Явный прогресс – он уже онемел. Еще чуть-чуть, и начнет покрываться деревянным налетом, потом заметно уменьшится, и к концу месяца мы его сможем повесить на новогоднюю елку. По закону жанра с двенадцатым ударом курантов он в кого-нибудь превратится.

– В крысу он у тебя превратится, – фыркнула Ходыкина. – Или в покойника.

Тане стало грустно. Нет, ей не было жалко глупого Терещенко, он слишком ужасен, чтобы вызывать какую-то другую эмоцию, кроме омерзения. Но ведь превратилось же чудовище в красавца-принца, когда ему признались в любви. Правда, чудовище при этом любило цветы, особенно аленькие, и вообще было не лишено чувства прекрасного. У Терещенко ни того, ни другого качества не замечалось.

Остаток дня прошел грустно. Уроки проплывали мимо Тани, знания даже не пытались проникнуть внутрь ее головы. Она все вспоминала и вспоминала слышанные и виденные истории, пытаясь понять, какая подходит лучше.

Она и после уроков об этом думала – пока собирала портфель, пока поднималась на четвертый этаж и входила в кабинет биологии.

Щелкунчик? Очень похоже. Но орех не подействовал. А может, это был не тот орех? Кракатук… Он, наверное, выглядит как-то по-другому. И наколдовать его должен Дроссельмейер. Где же его взять, этого магистра черных сил? А может, Аленький цветочек? Вроде годится! И все просто – найти нужный цветок среди ее богатства, расставленного на подоконниках в школе, – это не ждать, когда тебе на голову свалится колдун.

– Ты уж определись, – сопела Дашка «Данон», наводя порядок в своем пенале – сломанные карандаши она отбраковывала, какие-то пыталась точить, расписывала ручки, проверяла, сколько чернил где осталось. – Либо Щелкунчик, либо Чудовище. У каждого своя сказка, свои противники. У Щелкунчика крысы, а у Чудовища колдунья. А еще у него должен быть любимый цветок. Вряд ли Терещенко хоть что-нибудь любит.

«Да, цветок», – подумала Таня, принимаясь по новой рыхлить землю у декабриста. Взгляд ее упал на разлапистое растение.

Этот

кактус всегда щедр был на цветы. В декабре, а потом и в апреле на его плоских мясистых стеблях появлялись острые розовые бутоны. Открывая поочередно маленькие лепестки, он распускал длинный многоступенчатый цветок, из серединки которого торчали желтые обвислые пыльники.

Последний месяц года для декабриста был особенно урожайный. Декабрь только начался, а декабрист уже вовсю цвел и, судя по набухшим бутонам, собирался заниматься этим веселым делом всю зиму.

Жаль, что декабрист нельзя назвать «аленьким цветочком». Он, конечно, был красив, и цветы у него блекло-розовые, но никак этот кактус не тянул на причастность к волшебству.

Таня последний раз ткнула палочкой под тугие стебли декабриста и перешла к другому горшку. От легкого прикосновения невысокий пушистый куст качнулся, оставляя на подоконнике два подвядших розовых цветка.

Или вот бегония.

«Begonia semperflorens», – машинально вспомнила Таня, то есть бегония вечноцветущая. А ведь аленький цветочек тоже был вечноцветущим. Рос себе и рос в саду Чудовища. И чахнуть стал только тогда, когда хозяин захандрил от тоски.

Таня повертела туда-сюда пушистый кустик с множеством небольших округлых листиков, из-под которых выглядывали рыхлые невзрачные метелки мелких розовых цветов. Она обобрала засохшие цветки, сорвала надломанные веточки.

Нет, этот тоже не сможет стать волшебным цветком. Такой загнется, никто и не заметит.

Таня скупо брызнула на бегонию воды из пульверизатора и отошла к другому подоконнику.

Не радовали ее сегодня цветы, совсем не радовали.

Кабинет биологии был отдан в полное распоряжение подругам. Нина Антоновна ушла, унеся свою фантастически огромную сумку. Ключ торчал в замке. Приятельницы могли здесь делать что угодно.

Хозяйственная Ходыкина тут же занялась наведением порядка в портфеле. Она уже перебрала все ручки и карандаши, на листочке рядом с ней росла горка опилок из точилки.

Веревкина, от старательности высунув язык, разукрашивала доску. На зеленом пространстве, где обычно царствовали научные названия и скучные формулы, теперь возвышался фантастический город, над которым печатными буквами было выведено: «Наш путь извилист, но перспективы светлые». По зеленому полю доски, усыпанному меловой крошкой, скакала парочка анимэшных героев – длинноногая глазастая девушка и то ли парень, то ли робот, затянутый в белесую броню.

«Как дети», – покачала головой Таня, возвращаясь к своим цветам. Она искренне считала, что ничего важнее красоты и природы быть не может, а все остальное, особенно Сонькино увлечение анимэ, сплошная глупость.

Таня повертела в пальцах палочку. Так она ничего и не придумала. Прошло уже два дня, завтра-послезавтра должен появиться Терещенко, а метод борьбы с ним все не выработан.

Она ткнула палочкой в высокий горшок, в середине которого возвышался коричневый бугорок верхней части луковицы. Из него торчало три узких листка. Цветок этот носил сложное имя гиппеаструм, но обычно его все называли амариллисом. Пока он не цвел, его и не замечали – скромные три-четыре листа, торчащие из земли, вот и все богатство. Но когда он зацветал…