День Литературы 146 (10 2008)
Шрифт:
Анна ПАВЛОВСКАЯ
(Москва)
*** Весна, точно драма Расина, - патетики слёзный восторг оглянешься: слякоть, рутина, кусты, как пустые корзины, подвешены возле дорог. Мне скучно, я жажду антракта, мне хочется рухнуть в буфет. Бесстрастная официантка несёт мне вина и конфет. Вот здесь между долгом и чувством, желанием и кошельком - такие конфликты начнутся, что их погашаешь с трудом. Я тоже металась по сцене,Мария Маркова
(Вологодская область)
*** Мы пьём с утра и к вечеру - хмельны. Горит внутри, горчит внутри, пылает, растёт трава болиголова злая, качаются на бледных ножках сны. Проходят дни, пустые, как тростник, и полые, как маленькие дудки. В них дух незрячий, выдуманный, чуткий к губам немым и ласковым приник. Он ищет поцелуя и тепла, немного веры и чуть-чуть отчизны, а после - смерти и спокойной тризны. Пускай гудят, гудят колокола над нами и над нашей немотой невыразимой, над судьбой скитальцев, как дух гудит в отверстии под пальцем в своём уединении простом. *** Говорят, лоза эта вырастет в срок, даст плоды свои терпкие, горький сок, утолит все печали, прогонит грусть. Если правда всё это, то пусть, то пусть бродит в тесных застенках густая кровь виноградного мяса и жарких слов. В забытье, как в цветущем большом саду. Мальчик кликает птиц и поёт в дуду. Бродит женщина в розовом в темноте и питается прозою, аки тень, повторяет и пробует нежный слог и росу собирает подолом с ног.Андрей ЕГОРОВ
(Петропавловск-Камчатский)
*** А.Б. и не любви хотелось - коленей, чтоб в них уткнуться умною мордой не любви хотелось - ошейника с поводком, и чтоб это - предел желаний не любви, нет, а чтоб по-любому пережила меня и, жалеючи, гладила; успокаивала ласково, пока ветеринар делает укол - и ещё - недолго - после поэтому в следующей жизни я буду щенком, лопоухим, лобастым - а я уже сейчас такой - и вырасту в большущего собака, друга твоего и защитника - если получится, пока намокает холстина, выбраться из мешкаВладимир МОНАХОВ
(Иркутская область)
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ По ночам я слышу, Как за стеной переворачивается Со скрипом душа соседки, Которой давным-давно Никто не говорил: "Я тебя люблю"! Мэр нашего города, Прочитав это наблюдение В местной газете, Вызвал заместителей и сказал: "У нашего поэта плохие жилищные условия. Надо ему помочь!"Александр Казинцев ИСКУССТВО ПОНИМАТЬ. Беседа Юрия Павлова
Юрий ПАВЛОВ: Я знаю критиков, которые начинали как поэты. Это Владимир Бондаренко и Александр Казинцев. С точки зрения части патриотов, к которым принадлежу и я, Бондаренко начинал в "сомнительной" компании ленинградских поэтов во главе с Иосифом Бродским. У Казинцева была не менее "сомнительная" компания… Расскажите о ней, как вы оказались вместе с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Александром Сопровским?.. И почему ваши пути с этими поэтами разошлись?
Александр КАЗИНЦЕВ:
Нет, уважаемый Юрий Михайлович, я никогда не назову свою компанию "сомнительной". Как бы ни менялись мои взгляды - а они менялись круто, "с кровью", с болью - для меня, обрывая дружеские связи, я чувствую, осознаю свою жизнь как неразрывное целое. Вот уже 55 лет я тащу его на своем горбу, в самом себе - и не отказываюсь ни от одного дня. А к тем, кто отказывается от собственного прошлого, от своих друзей - даже от тех, кто сами от него отказались - я не могу относиться с доверием. Они так же откажутся и от своей сегодняшней позиции,
Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский - талантливые поэты. Теперь о них немало написано, в том числе, и в "Дне литературы", так что мне нет нужды доказывать это. Что бы они ни писали потом, я помню их стихи, я помню их лица - они озарены светом нашей общей юности.
С Сашей Сопровским я сдружился в школе. Знаменитой 710-й - "школе-лаборатории при Академии педагогических наук". Этаком советском варианте Лицея. Специализация по классам - мы с Сопровским учились в литературном. Нашей преподавательницей была подруга жены Тициана Табидзе - великого грузинского лирика. Она много рассказывала о нём и о дружившем с ним Борисе Пастернаке.
С Серёжей, Бахытом и Лешей мы познакомилась в МГУ в литературной студии "Луч". Сразу же сблизились, стали издавать неподцензурный альманах "Московское время". Недавно кто-то из критиков назвал стихи "Московского времени" "поэзией бронзового века".
Потом повзрослели и разошлись в разные стороны. Буквально: Цветков и Кенжеев эмигрировали, Сопровский погиб, Гандлевский стал кумиром молодых еврейских интеллектуалов. Каждый не раз комментировал наши отношения и наш разрыв. Без злости, но, на мой взгляд, не всегда корректно. Впрочем, это уже их дело.
Ю.П.: Александр Иванович, в студенческие годы вы регулярно общались с Арсением Тарковским, посещали лекции Мамардашвили на психфаке МГУ, ездили в Тарту к Юрию Лотману… То есть вроде бы вы были типичным московским интеллигентом, условно говоря, космополитически- либерального толка. И вдруг в феврале 1981 года вы стали редактором отдела критики журнала "Наш современник". Что подтолкнуло вас к этому опасному шагу (ведь всегда опасно быть русским патриотом), какие изменения произошли, если, конечно, произошли, в вашей внутренней биографии за примерно пять-шесть лет после окончания университета?
А.К.:
В студенческие годы я, как и положено, ума-разума набирался. Позиция критика, писателя ценна и значима только тогда, когда она результат осознанного выбора. Когда человек может сказать: я изучал разные культуры, всевозможные стили, но именно это мне по сердцу.
Признаюсь, знакомясь с людьми, я всегда стараюсь определить: является ли их патриотизм результатом культурного самоопределения или они просто никого, кроме Михаила Исаковского и Анатолия Иванова, не читали. Не хочу обижать этих достойных писателей, но, согласитесь, такой багаж недостаточен. Мало того, что человек будет поверхностным, он может оказаться нестойким в своём патриотизме. Знакомство с западной культурой, как правило, более прихотливо "инструментованной" и потому более броской, чем русская, может сбить его с позиций и превратить в яростного западника.