День лжецаря
Шрифт:
Этот предмет — его едва ли можно было назвать лодкой — был сделан из кож, натянутых на древесные ветви. Совершенно круглая, без кормы или носа, посудина напоминала гигантский плавучий диск. Внутри она была устлана соломой и заставлена глиняными сосудами с вином. И в ней сидел пассажир — осел, деликатно пощипывающий солому.
— Не хочешь ли ты сказать, что вот за эту посудину я заплатил хорошим золотом? — возмутился Симеркет.
Мардук смерил его взглядом.
— А что тебе в ней не нравится?
— Прежде всего в ней осел!
— Господин, —
— Ты считаешь мой отказ плыть вместе с ослом грубостью? — В утренней тишине голос Симеркета прозвучал особенно громко.
— Я хочу сказать, господин, что на Евфрате движение одностороннее — только с севера на юг — по течению. Когда этот человек и его сын достигнут Вавилона, они разберут лодку и продадут кожи. Как, по-твоему, они вернутся в город, если у них не будет осла?
Симеркет сделал глубокий вздох, прежде чем ответить.
— Я не насмехаюсь над обычаями, — проговорил он осторожно. — Я только думаю, что нам следует купить собственную лодку — такую, в которой не будут перевозить скот.
Мардук отмахнулся.
— Ерунда, — убежденно заявил он. — К тому же я ничего не знаю о речном судоходстве. А ты?
Симеркет сделал еще один глубокий вдох.
— Я тоже, — признался он.
Тяжело вздохнув, он осторожно вскарабкался на посудину и уселся на единственное свободное место — подле осла. Тот, кажется, счел его приятным соседом: ослиные губы растянулись в улыбку почти явной радости, и он начал тыкаться головой в бедро Симеркета.
Симеркет отстранился, но осел продолжал подталкивать и пощипывать его, пока наконец он не был вынужден почесать животное между ушами. Удовлетворенно обдавая Симеркета вонючим дыханием от переваривания забродившего сена, осел повернулся к нему, подняв вверх копыта, чтобы Симеркет имел возможность погладить остальные части его тела.
— Конюх при осле, — грустно пробормотал Симеркет. На берегу вокруг Мардука собралась толпа. Все громко благословляли его, пока он шел к круглой лодке. Некоторые матери протягивали ему своих детей для поцелуя.
«В чем дело?» — недоумевал Симеркет.
Когда Мардук уселся в лодку, торговец и его сын поспешно расстелили ковер, чтобы устроить для Мардука мягкое сиденье. Симеркет раздраженно попытался потребовать этот уголок для себя; в конце концов, это он был хозяином, и это на его золото была взята лодка. Но ничто не могло сдвинуть с места ластившегося к нему парнокопытного, и незадачливый путешественник остался лежать под его брюхом.
Только подняв голову и взглянув на реку, Симеркет увидел, что их странная лодка уже достигла середины болота, а он даже не почувствовал, как они отчалили от берега. Он удивился тому, насколько прочным оказалось это плавучее средство; пришлось признать, что на воде оно держалось отлично.
Гребли виноторговец и его сын — один отталкивался веслом, другой помогал, и они легко проплыли через заросшее
Однако проснулся он быстро и тут же вскочил на ноги, выругавшись с перепугу, — осел начал кричать. Животное пыталось подняться; Симеркет слишком поздно сообразил, чего оно хочет. И увернулся как раз вовремя, чтобы избежать потока навоза — чем вызвал громкий смех вавилонян. Но когда Симеркет попытался оттолкнуть ослиный зад в сторону, чтобы не дать ему испачкать лодку, их смех перешел в протест.
— Нет, нет, господин! — дружелюбно остановил его Мардук со своего почетного места. — Навоз надо собрать и высушить на солнце. Тогда через несколько дней мы получим топливо для костра, оно понадобится нам, когда мы высадимся на берег. Даже кустарник здесь слишком ценен, чтобы жечь его.
Товарищи решили, что поскольку осел завязал с Симеркетом столь трогательные отношения, то во время путешествия это будет его обязанностью — собирать и складывать навоз в брикеты. Сын купца любезно показал Симеркету, как это делается.
Позднее, когда его настроение достаточно улучшилось, Симеркет начал вежливо расспрашивать своего нового раба.
— Интересно, — обратился он к Мардуку, — где ты так хорошо освоил египетский?
Мардук на минуту задумался, прежде чем ответить.
— Я жил там некоторое время, — сказал он осторожно. — В юности.
— По твоему акценту я заключаю, что ты жил в Нижнем Египте?
— Да, в Пи-Рамсесе.
— А! И кто был твоим господином? Может быть, я его знаю?
— Сомневаюсь.
— Он, должно быть, был добрым человеком, если позаботился о том, чтобы ты был так хорошо образован.
Мардук отвернулся от Симеркета и стал смотреть на реку. Взгляд его оставался загадочным.
— Твой господин жив? — продолжил расспрашивать Симеркет.
— Нет.
— Ты сбежал от него?
Мардук отрицательно покачал головой, все еще отвернувшись от Симеркета и глядя на бледно-лиловые холмы, тянувшиеся на востоке до самого горизонта.
— Когда мой господин услышал, что царь касситов не мог долго продержаться на вавилонском троне и что Элам планирует вторжение в Вавилон, он освободил меня. Он сказал, что страна нуждается во мне больше, чем он.
— Но затем эламцы захватили тебя в плен.
— Да.
— Так что ты опять стал рабом.
Мардук повернулся к Симеркету и посмотрел ему в глаза. Симеркет впервые заметил, какие у раба правильные черты лица. Умные карие глаза Мардука, приятно контрастировавшие с бледностью кожи, были широко расставлены и казались глубокими под ровными высокими бровями. Нос его был большим, но не крючковатым, губы под усами — полными. Как и большинство вавилонян, он носил длинные волосы, и хотя сейчас они были неухоженными, Симеркет разглядел его прямую спину и решительный разворот плеч.