День лжецаря
Шрифт:
— Мы пойдем в гарнизон и приставим к тебе охрану, — решил Шепак. — А потом попросим аудиенции у царя. Ты расскажешь ему все, что знаешь.
— Нет, — мгновенно возразил Симеркет. — Не сейчас. Сначала я должен справиться с одной — последней — задачей.
— Какой? — недовольно спросил Шепак. — Ты разгадал загадку — и этого достаточно: Кутир узнает, кем оказались преступники. Что еще надо?
— Если мы действительно в подземной тюрьме, то здесь должны быть погребальные склепы…
Нидаба и темноголовые вопросительно посмотрели
— Нет, — твердо сказал он.
— Я должен.
— Я уже говорил тебе — это святотатство!
— Шепак, послушай меня. Тело Найи — в одном из тех кувшинов. Теперь я в этом уверен! Последнее, что я могу для нее сделать, это увезти его с собой в Египет. Моим единственным утешением будет знать, что мы сможем лежать вместе, в одной могиле.
Шепак не уступал.
— Как бы тебе понравилось, если бы мы отправились в Египет и стали рыскать среди ваших мертвых? Прежде чем спуститься в склеп, надо, чтобы священник прочел молитвы и заклинания. Для нас это не просто могила — это подземный мир. Там обитают духи и демоны!
Прежде чем Симеркет успел ответить, Нидаба осторожно кашлянула и тихо объявила:
— Я священник. — Она бросила на Шепака тревожный взгляд. — Э… священница. Я служу Иштар.
Симеркет взглянул на Шепака, молча умоляя его о согласии.
Сдержанно выругавшись, Шепак сорвал фонарь с ближайшего к нему канделябра.
К дворцовому подвалу вело несколько этажей. Многие поколения вавилонских царей были вынуждены рыть все глубже и глубже в мягкой речной почве, создавая камеры, в которых хранили ставшие ненужными дары и предметы. Изваяния из дальних стран диковинных форм и расцветок возникали из темноты, на мгновение попадая в круг света фонаря, который держал Шепак. Казалось, они и есть те самые демоны, которых он так боялся.
Вскоре подошли к огромным, обитым медью дверям, встроенным в ярко-красную стену. Нидаба своим мелодичным голосом начала читать нараспев молитву, в то время как Галзу выступил вперед и ножом выскоблил расплавленный свинец, который был влит в щель между дверями. Только когда Нидаба прекратила пение и подала знак, Шепак растворил их.
Первое, что почувствовал Симеркет, был дурманящий запах меда вперемешку со сладковатым запахом тлена. Он робко шагнул в склеп. Молитвы Нидабы, должно быть, возымели действие: на битву с ними не поднялся ни один демон, ни один дух… Кивнув остальным, Симеркет протянул руку к фонарю.
— Нет, я иду с тобой, — заявил Шепак.
— Тебе незачем.
— Кому-то надо будет держать фонарь!
Симеркет благодарно кивнул.
— Я тоже иду, — твердо сказала Нидаба. — Я должна буду читать Молитву За Мертвых над каждым кувшином…
Шепак покачал головой, дивясь мужеству этой женщины. Оставив Кури и Галзу охранять вход, все трое молча двинулись вперед. Это место
Симеркет был в смятении: каким образом он сможет найти в них Найю? Но Шепак сказал, что в дальнем углу склепа — самые поздние захоронения. Симеркет заметил, что на каждом кувшине стоит имя, скрепленное глиняной печатью царя или царицы, которым принадлежали слуги. Симеркета удивил тот факт, что царь и его прислужники были захоронены в совершенно одинаковых емкостях. Впрочем, в Месопотамии цари не считались божествами, как в Египте; после смерти все становились равны пред бесстрастным жестоким небом…
Когда они добрались до самых дальних закоулков склепа, то увидели, что кувшины здесь выглядят совсем иначе; они не покрыты пылью, и мед в них другой — его запах более свежий. Кувшины были как новые, с яркой коричневой глазурью и с еще не высохшими медовыми протеками по бокам.
— Мы на месте! — прошептал Шепак.
И указал на печать на ближайшем к нему кувшине. Это была печать Кутира. Имя под ней означало, что в сосуде — тело Нагэша, мужа принцессы Пиникир. К разочарованию Симеркета, на многих других кувшинах было начертано просто «слуга Нагэша» или «слуга Пиникир» без имени. Поскольку в живых не осталось никого, кто бы опознал слуг, объяснил Шепак, то сделали такие надписи. Симеркет не смог сдержать стона. Ему надо осмотреть каждый кувшин с надписью «слуга Пиникир»?! Он сосчитал их — их по крайней мере шесть, таких «безымянных» сосудов, и, возможно, были еще и другие.
Он подошел к первому. Нидаба, с побелевшими губами, вышла вперед, дабы произнести молитву, умоляя богов о прощении… Покончив с ритуалом, она кивнула Симеркету. Руки его дрожали, пока он срывал печать. Едва он справился с ней и открыл кувшин, по склепу распространился удушающий запах гниения.
Шепак поднес фонарь ближе, чтобы Симеркет мог заглянуть внутрь. Это оказалось немного труднее, чем он думал — на поверхности пузырилась пена. Вавилоняне не удаляли внутренние органы, как египтяне; поэтому, высвобождаясь, газы и жидкости, образовавшиеся в результате разложения, скапливались наверху.
Симеркет почувствовал в желудке спазмы, из глубины его горла опять поднялась горькая желчь. Усилием воли он подавил тошноту. Задержав дыхание, он решительно погрузил руку в вязкую массу. Зажмурившись, он опускал ее глубже и глубже, пока не нащупал нос, затем ухо, лоб…
Он охнул, сделал еще один судорожный вдох и снова задержал дыхание. Медленно погружая руку в медовую густоту, он ухватился за плавающие в ней волосы и потянул их кверху. Тело оказалось значительно тяжелее, чем он ожидал, мед не отпускал его. Он потянул еще… И в его руке оказался скальп. Он в ужасе отшатнулся.